Я несся по коридору верхней палубы, и стрингеры сливались перед моими глазами в одну сплошную стену, а воздух казался плотным и горячим.
И все же было нечто, от чего я не мог убежать. Шепот в моем собственном сознании. Вкрадчивый, нежный шепот... «Зачем ты так спешишь? Разве ты не слышал, что этот корабль летит на Багровую? Разве ты не хочешь попасть туда еще раз? Снова увидеть меня? Помнишь часовню?..»
Я помнил часовню и помнил скалу «Прощаний», а потому лишь ускорил свой бег по коридору второй палубы, но шепот не прекращался. Он был где-то внутри меня, на самой грани моих собственных мыслей и решений, от него невозможно было избавиться и почти невозможно противиться исходившим от него, замаскированным под мои собственные желания приказам.
«Только там, на Багровой планете, ты обретешь подлинное могущество и станешь, наконец, свободным. Остановись. Вернись обратно, переговоры еще не окончены. Эти люди знают координаты Багровой планеты. Ты нужен им для чего-то другого. Ты должен узнать – для чего. Ты должен выяснить, чего они хотят на самом деле... Ты должен узнать во всех деталях, чего они от тебя добиваются. Какой центр им нужен? Как собираются они его разрушить?»
И стрингеры перестали сливаться в сплошную туманную полосу. Мой бег замедлился, и через какое-то время я остановился, содрогаясь от ужаса, потому что впервые мой собственный разум отказался мне повиноваться.
– Вы все еще думаете, что он может быть нам полезен? – спросил Павловский, с сомнением разглядывая искореженную дверь своей каюты.
– Никто, кроме него, не сможет осуществить наш план.
– Он прошел вторую палубу. Остановить его?
– Не нужно. В той миссии, которую я собираюсь ему поручить, необходимо его добровольное участие, у нас нет ни малейшей возможности силой заставить его действовать в наших интересах. После того как мы приземлимся на Багровой и приступим к выполнению основной задачи, у нас не останется ни малейшего шанса контролировать действия этого человека.
– Но ведь он наверняка находится под контролем деймов! Им станет известно о каждом нашем шаге! Мы отдадим в руки наших врагов единственное свое оружие!
– А вот в этом я не уверен. Он не является их посланником. Во всяком случае, в той форме, с которой мы знакомы. Его мозг продолжает бороться с внешним воздействием, которому он, несомненно, подвергся на Багровой. Результаты тестов и мои собственные наблюдения, анализ его поступков и решений – все говорит о том, что он остался человеком.
Конечно, риск огромен. Но выбора все равно нет. Только Крайнев может выйти на поверхность Багровой, оставаясь не замеченным деймами. Мы пытались десятки раз и потеряли наших лучших людей. Никто оттуда не возвращается, а если и возвращается, то только с полностью измененной психикой.
– Все, вернувшиеся с Багровой люди находятся в вашем изоляторе?
– Не все, к сожалению. Слишком велико противодействие. Иногда подсадным уткам в правительстве удается, в обход официальных законов, вывести из-под нашего контроля наиболее ценных, с их точки зрения, субъектов.
– Дела обстоят настолько плохо?
– Более чем... Наша экспедиция на Багровую – последняя. Если мы не уничтожим деймов, можно считать эту невидимую войну окончательно проигранной. Вот почему так необходимо участие Крайнева. Если он не добьется успеха – никто его уже не добьется.
– Боюсь, он не собирается возвращаться. Он спустился на второй горизонт, и если не отдать приказ остановить его немедленно, проникнет в шлюпочный отсек. Он движется слишком быстро.
– Пусть себе проникает.
– Но если он захватит шлюпку и потребует выйти из оверсайда, – нам придется подчиниться. Иначе корабль будет уничтожен.
– Я помню об этом. В надпространстве шлюпка, не защищенная нашими полями, превратится в бомбу огромной мощности.
– Он знает об этом?
– Наверняка. Но если я ошибся, если влияние деймов на него достаточно велико – это его не остановит. Много раз их посланники доказывали, что жизнь субъекта, которого используют деймы, не имеет для них ни малейшего значения.
– Так что же мы должны делать, ждать, пока он нас взорвет?
– Именно, капитан. Если он решится на подобное, – у нас все равно не останется никакой надежды... Но я верю, что человеческое начало в его психике возьмет верх. Считайте это последним тестом.
– Не слишком ли дорого обойдется нам этот тест?! Грантов не ответил, и тяжелое молчание, наполненное ожиданием катастрофы, повисло в капитанской рубке.
Они могли наблюдать за продвижением Крайнева на своих корабельных мониторах. Они видели, как он остановился посреди второй палубы и, приблизив на экране его лицо, увеличив изображение до предела, они могли понять, какая мучительная борьба происходит в этом человеке.
Наконец Крайнев принял какое-то решение. Он медленно повернулся и сделал шаг в обратном направлении. Создавалось впечатление, что к его ногам привязали невидимые гири. Он шел, сгорбившись, едва переставляя ноги.
– Не нравится мне его вид, – проговорил Павловский. – Лучше бы уж он захватил шлюпку. Тогда, по крайней мере, мы бы точно узнали, с кем имеем дело.
– До конца мы этого никогда не узнаем.
Я захлопнул за собой дверь отведенной мне каюты и без сил повалился на койку. Буря противоречивых чувств бушевала внутри меня. В таком состоянии нельзя было ничего предпринимать. Я должен был еще раз все обдумать, я должен был прийти к определенному решению и лишь после этого действовать.
Но что я мог сделать? Разве у меня был какой-то выбор? «Выбор есть всегда. В любом положении у человека есть выбор». Это говорил Спейс или Лагран – не важно. У меня и в самом деле был выбор. Я мог согласиться с предложением Грантова и принять участие в его безумных планах... Я мог лишь сделать вид, что согласился, дождаться подходящего момента и бежать с корабля. Нет. Это чушь. Незаметно бежать с современного корабля, набитого следящей электроникой, невозможно.
Тогда что же? Отказаться от участия, сделать тем самым бессмысленной их посадку на Багровую и потребовать возвращения на Землю? И как же я буду чувствовать себя на этой Земле, если ею уже сейчас управляют деймовские прихвостни? И что меня там ждет?
Все казалось бессмысленным, выхода не было. Любое развитие событий заканчивалось катастрофой. Но сейчас самому себе я мог признаться, что именно казалось мне наиболее страшным. Наиболее чудовищным. Чужой контроль над моим мозгом. Контроль, противостоять которому я только что оказался не в силах.
– Не можешь решить, что делать? Но это же так просто! Каждый обязан делать лишь то, что соответствует его интересам.
Я обернулся на голос. В углу каюты, там, где тлел едва заметным притушенным синим огнем дисплей внутренней связи, наметились некие контуры. Что-то туманное и знакомое проступало из небытия. Оно все никак не могло сформироваться, расплывалось в облачко, пыталось собраться в образ, похожий на голограмму, но это ему плохо удавалось. Впрочем, в этом уже не было никакой необходимости. Я узнал голос стража.