— Я так сожалею, что не уберег тебя, Рисса. Мне очень жаль.
Пока Ашерон сидел там, его вдруг как обухом ударило по голове, насколько все было жалким, что от такой трепещущей жизни, такой прекрасной души, остались лишь эти примитивные вещи. Три дневника и сломанный гребень для волос. Это все, что осталось от его драгоценной сестры. Запрокинув голову назад, он зарыдал от боли.
— Апостолос… пожалуйста, не плачь.
Ашерон почувствовал присутствие своей матери.
— Что же ты наделала, мама?
— Я хотела, чтобы они заплатили за твои страдания.
Имело ли это сейчас хоть какое-то значение? То, что они сделали с ним, не шло ни в какое сравнение с тем, что произошло сегодня.
— И теперь Артемида мной владеет.
Крик его матери отразился в нем самом.
— Но как?
— Она привязала меня к себе своей кровью.
Он мог чувствовать свою собственную злость в голосе мамы.
— Приди ко мне, Апостолос. Освободи меня и я уничтожу эту суку и этих выродков, которые прокляли тебя.
Ашерон покачал головой. Он должен сделать это. Он должен. Они все заслуживают лишь такого исхода, и, тем не менее, он не мог заставить себя уничтожить весь мир. Убить столько невинных людей… Его мама появилась перед ним, как полупрозрачная тень. Ашерон резко втянул воздух, ведь он увидел ее впервые. Она была самой прелестной женщиной, которую он когда-либо встречал. Волосы, белые, словно первый снег, ниспадали из-под короны, усыпанной бриллиантами. Ее бледные серебряные глаза проникали в самую душу, также как и его. Ее черное платье облегало ее тело, а она стояла, протягивая Ашерону руку. Он попытался прикоснуться к ней, но его рука прошла сквозь нее.
— Ты мой сын, Апостолос. Единственный в моей жизни, кого я поистине любила. Я отдам жизнь за тебя. Иди ко мне, дитя. Мне так хочется обнять тебя.
Ашерон дорожил каждым словом, которое она произнесла.
— Я не могу, мама. Это будет значить, что целый мир принесут в жертву. Я не могу быть столь эгоистичным.
— Почему ты защищаешь мир, который повернулся к тебе спиной?
— Потому что я знаю, каково это, когда тебя наказывают за вещи, в которых не было твоей вины. Я знаю, каково это, когда тебя принуждают делать нечто плохое или против твоей воли. Почему я должен обрекать на это кого-то другого?
— Потому что тогда свершится правосудие!
Он обвел взглядом изуродованные тела.
— Нет. Это уже будет жестокостью. Правосудия над людьми свершилось уже более, чем достаточно.
Ее глаза злобно вспыхнули.
— А что насчет Апполона и Артемиды?
Ашерон сжал зубы от малейшего упоминания их имен.
— Они властвуют над солнцем и луной. Я не могу уничтожить их.
— Зато я могу.
И тогда она уничтожит всю землю и тех, кто живет на ней. Именно поэтому он и не мог освободить ее.
— Я не стою конца света, мама.
Ее глаза обожгли Ашерона своей искренностью.
— Для меня стоишь.
В тот момент, он был готов продать свою душу, чтобы только обнять ее.
— Я люблю тебя, мама.
— И даже близко не так, как тебя люблю я, мгиос.
Мгиос. Мой сын. Ашерон ждал всю свою жизнь, чтобы кто-то назвал его так. Но как бы он не хотел быть со своей матерью, Ашерон не позволит случиться концу света из-за своего желания. Неожиданно холодный ветер закружился вокруг него, развевая его одежды и волосы, но, не причиняя никакого вреда. Мир вокруг него стал исчезать, а потом Ашерон обнаружил себя на незнакомой земле. Образ матери появился рядом с ним.
— Это Катотерос. Твой по праву рождения.
Он нахмурился, уставившись на груду обломков.
— Но это же руины.
Она робко взглянула на него.
— Я была немного расстроена, когда прибыла сюда.
— Немного?
— Закрой свои глаза, Апостолос.
Полностью ей, доверяя, Ашерон подчинился.
— Вдохни.
Он глубоко вдохнул, а потом почувствовал, как его мама оказалась у него внутри. Ее силы смешались с его и в мгновение ока, руины стали формироваться в прекрасный дворец из золота и черного мрамора. Присутствие матери покинуло его.
— Добро пожаловать домой, палатимос.
Дорогой. Двери распахнулись, и когда Ашерон прошел через них, то его одежда изменилась. Его волосы стали черными и длиннее, а свободная тога развевалась позади него, когда он шел по белому мраморному полу. Ашерон остановился перед знаком солнца, которое пронзали три горящих стрелы. Его мама замедлилась, когда заметила, что Ашерон изучает знак.
— Золотое солнце это мой символ, и он представляет день. Серебро стрел отождествляет ночь. Стрела слева связана со мной и прошлым, а та, которая справа твоего отца и будущее. Твоя стрела в самом центре, она объединяет и связывает нас троих вместе. И к ней относится настоящее. Это знак Талимосина и указывает на твою власть над прошлым, настоящим и будущим.
Ашерон нахмурился от атлантского слова.
— Предвестника?
Она кивнула.
— Ты Апостолос — предвестник. Последняя надежда всего. Твои слова — закон, а ярость нещадна. Будь осторожен, когда высказываешь то, чего желаешь. Даже небрежность и легкомыслие будет определять судьбу того человека, с которым ты говоришь. Это тяжкое бремя, которое бы я никогда на тебя не возложила. И именно поэтому я ненавижу этих сук. Но я не могу отменить того, чем они тебя наделили. И никто не может.
— В чем конкретно заключаются мои силы?
— Я незнаю. Я взяла твои способности у тебя и никогда не рассматривала их, боясь, что это раскроет тебя. Я лишь знаю, на что тебя прокляли дочери Архона. Но со временем ты изучишь свое могущество. Как бы я хотела, чтобы ты пришел ко мне, а я тебе помогла бы, пока ты совсем не окрепнешь.
— Мама…
— Я знаю, — она протянула ему руку, — я уважаю тебя за то, кто ты есть и горжусь тобой. Тем не менее, если передумаешь, то ты знаешь, где меня найти.
Ашерон улыбнулся ей.
— Спустя столько времени, это все твое.
Ашерон осмотрел статуи, и каким-то образом знал, кто есть кто. Когда он подошел к золотым дверям, то увидел изображение его матери слева и Архона — справа. Двери отворились, и там он увидел останки богов, на которых напала его мать. Они все застыли в ужасе от последних мгновений их жизней. Его мама не проявила и капельки сожаления к тому, что сотворила с ними.
— Если их вид тебя раздражает, то за тронным залом есть комната, где ты можешь хранить их. Пока я заперта в Калосисе, мои силы не могут их перенести туда. Но у тебя такой проблемы не существует.