Отведя их в сторону, Артемида освободила его шею слева, открывая плоть своему пристальному взгляду.

Медленное царапание длинного ногтя по его коже вызвало холодный озноб на руках и груди.

А потом она сделала то, что он ненавидел больше всего.

Она подула на заднюю часть его шеи.

Эш подавил в себе желание поежиться. Она единственная знала, почему он ненавидел это ощущение, и проявила жестокость, напомнив о его месте в ее мире.

— Не смотря на то, что ты можешь подумать, Ашерон, мне не доставляет никакого удовольствия заставлять тебя подчиняться мне. Я предпочла бы, чтобы ты находился здесь по собственному желанию, так, как это было раньше.

Эш закрыл глаза, потому что помнил те дни. Он так любил ее тогда. И испытывал боль, когда вынужден был покидать.

Он верил в нее и подарил то, что не дарил никому — свое доверие.

Она была его миром. Убежищем. В то время, когда никто не хотел с ним знаться, она приняла его в свою жизнь и показала, на что это похоже — чувствовать себя желанным.

Они вместе смеялись и любили. Он разделил с ней такие вещи, которые не делил больше ни с кем, ни до нее, ни после.

И тогда, когда она нужна была ему больше всего, Артемида холодно отвернулась и оставила умирать его в мучительной боли. Одного.

В тот день она с презрением отвергла его любовь и доказала, что стыдилась его так же, как и его семья.

Он ничего не значил для нее.

И никогда не значил бы.

Эта правда ранила, но, в конце концов, Эш примирился с нею. Он всегда был для богини не более чем диковиной, непокорным домашним животным, которое она держала рядом ради собственного развлечения.

Движением, которое он ненавидел, она опустилась на пол за его спиной, и ее колени мягко потерлись о его бедра. Рукой она провела по его плечу и дальше вниз, скользя по замысловатой татуировке птицы на его руке.

— М-м-м, — уткнувшись носом в его волосы, проурчала она. — Что есть в тебе такого, что заставляет меня так хотеть тебя?

— Не знаю, но если когда-нибудь поймешь, то скажи, и я позабочусь, чтобы избавится от этого.

Ее ногти глубоко вонзились в его татуировку.

— Мой Ашерон. Всегда непокорный, всегда сердитый.

Разорвав его футболку, она сдернула обрывки с тела.

Он задержал дыхание, когда она притянула его спиной к себе, с жадностью скользя руками по его голой груди. И как всегда, собственное тело предало его, реагируя на ее прикосновения. По коже пробежал холодок, кишки скрутило в узел, а член затвердел.

Она языком провела по ключице, опаляя кожу своим горячим дыханием. Наклонив голову к правому плечу, он открыл ей больший доступ к себе, в то время как она расшнуровывала его натянувшиеся кожаные штаны.

Его дыхание было неровным. Сжимая бедра руками, он ждал того, что должно было произойти.

Она освободила его вздувшееся древко, провела рукой вверх к кончику его мужественности и гладила его до тех пор, пока он не отвердел для нее настолько, что стало больно. Он застонал, когда она опустила другую руку, ладошкой обхватила его снизу, правой рукой продолжая дразнить его.

— Ты такой большой и толстый, Ашерон, — хрипло прошептала она, распределяя пальцами его собственную влажность по всей длине, что позволило ей ласкать его еще быстрее. Яростнее. — Я люблю вот так чувствовать тебя в моих руках.

Она глубоко вдохнула запах его волос.

— Как ты пахнешь, — она потерлась лицом о его плечо. — Звучание твоего голоса, когда ты называешь мое имя, — ее язык проделал путь от лопатки обратно к шее. — То, как пылают твои щеки, когда ты напряжен.

Она прикусила его ухо:

— Это выражение на твоем лице, когда ты взрываешься во мне.

Она потерлась грудями о его спину, шепча:

— Но больше всего мне нравится то, какой ты на вкус.

Эш напрягся, когда она вонзила клыки в его шею. Мгновенная боль быстро переросла в физическое удовольствие.

Потянувшись к плечу, он баюкал ее голову у своей шеи и качал себя в ее руках, а она продолжала ласкать его еще быстрее, чем раньше. Он чувствовал, как ее и его силы струятся внутри, объединяя их и сближая больше, чем секс.

Голова закружилась, и он уже не замечал ничего. Все, что он мог чувствовать — это Артемида. Ее требовательные руки на себе, ее сильное горячее дыхание у горла, ее сердце, бьющееся в одном ритме с его сердцем.

Они были связаны между собой. Ее удовольствие было его удовольствием, и в это мгновение они были единым существом, соединенные на уровне, превышающем человеческое понимание.

Он чувствовал ее вожделение к нему. Чувствовал ее потребность обладать каждой его мыслью, каждой частью его тела и его сердцем. Он чувствовал, что тонет, как будто она толкала его в холодную, темную камеру, откуда он никогда не сможет найти пути назад.

Он слышал в своих мыслях ее шепот:

— Иди ко мне, Ашерон. Отдай мне свою власть. Свою силу. Отдай мне всего себя.

Сражаясь против ее насильственного вторжения, он, как всегда, проиграл эту битву.

В конце концов, у него не было выбора, кроме как дать ей все, что она хотела.

Эш откинул голову назад и заревел, когда его тело затрясло в экстазе оргазма. Она все еще пила из него, забирая в себя его сущность и могущество.

Он был ее. Независимо от того, что он мог бы желать, думать и чувствовать, он всегда принадлежал бы ей.

Задыхаясь и слабея от ее обладания, Эш спиной оперся на нее и смотрел на тонкую струйку крови, бегущую вниз по его груди…

ЭПИЛОГ

Три месяца спустя

Саншайн улыбалась, внося в гостиную небольшую коробку масляных красок. Она собиралась забрать их в свою новую студию, из которой можно было обозревать окрестности болота Тэлона. Но как только увидела своего мужа, который вешал на стены ее картины из старой хижины, сразу остановилась.

Казалось, он не знал, что она находилась здесь. Подняв раму пейзажа, он приложил ее к стене, из заднего кармана торчал молоток.

Как только они выбрались с ее чердака после окончания Марди Гра, Тэлон решил построить для них их собственный дом.

Они спроектировали вместе каждую деталь. Очень большую компьютерную комнату и гараж для его игрушек — для него, открытую, наполненную воздухом студию — для нее. Они сделали даже игровую комнату с полками, которые демонстрировали его обширную коллекцию PEZ-диспенсеров. Снупи занимал центральное место на средней полке.

Но ее любимой комнатой была та, что примыкала к хозяйской спальне. Та, которая, они надеялись, когда-нибудь превратится в детскую.