— Да кто его найдет? Он пожизненно заключен в ледяной тюрьме за тридевять земель… из-за твоей жестокости!
— Меня, пожалуйста, не благодари. Я с самого начала хотела его казнить. Это ты настоял на том, чтобы отправить его на Аляску. Вообще во всей той истории виноват был ты — так что не вини меня!
Эш скривил губы.
— Я не собираюсь обрекать человека на смерть только потому, что тебе и твоему брату вздумалось поиграть с его жизнью!
Он не хотел для Зарека такой судьбы. Но пока что все было против него — и боги… и даже сам Зарек.
Чертова свободная воля! Насколько легче было бы жить без нее!
— А ты-то, Ашерон, почему так о нем заботишься? — подозрительно сощурилась Артемида. — Я начинаю ревновать, когда вижу с твоей стороны такие теплые чувства к кому-то другому!
Ашерон молча отстранился. Обычная для него забота о своих людях в устах Артемиды превратилась во что-то непристойное.
Да, это Арти умеет!
На Зарека Ашерон смотрел как на брата — брата по Темной Охоте. И хорошо понимал его чувства. Он знал, почему Зарек не находит себе покоя, снедаемый яростью и ненавистью к миру.
Получив столько пинков от судьбы, невозможно не ожесточиться. Даже пес, которого постоянно бьют, однажды взбесится и начнет свирепо грызть всех вокруг, не разбирая правых и виноватых.
Сам Ашерон столько раз бывал на грани срыва, что не мог винить Зарека, взбесившегося много столетий назад.
И все же он не позволит Зареку умереть. Только не так. Не за чужую вину. И полицейские, напавшие на Зарека в темном нью-орлеанском переулке, и заснявшая его видеокамера — все это было дело рук Диониса. Бог расставил Зареку ловушки, чтобы вывести его из игры, заставив Артемиду объявить на него кровавую охоту.
Смерть не принесет Зареку успокоения. Если Танат или Оруженосцы его убьют, он превратится в Тень — призрак, лишенный и тела, и души, вечно скитающийся по земле в поисках невозможного утешения.
Вечно голодный, вечно страдающий…
При этой мысли Эш тяжело поморщился.
Вскочил и молча направился к дверям.
— Куда это ты? — окликнула его Артемида.
— К Фемиде. Остановлю то, что ты затеяла.
В одно мгновение фигура Артемиды выросла перед ним, загородив дверь.
— Никуда ты не пойдешь!
— Тогда отзови своего пса.
— Ни за что!
— Отлично. — Эш взглянул вниз, на свою правую руку, от плеча до запястья обвитую татуировкой в виде дракона. — Сими, прими человеческий облик! — приказал он.
Драконша поднялась с его руки, взмыла в воздух и плавно опустилась на пол, на ходу превращаясь в юную демонессу ростом не более трех футов.
В сегодняшнем воплощении крылья ее были черными с сизо-стальным отливом. Обычно она предпочитала багровые, и черный цвет крыльев вместе с цветом глаз (багровые радужки, белые зрачки) подсказал Ашерону, что на Олимпе Сими не слишком нравится.
Ее алое платье плотно облегало стройное сильное тело. Длинные золотистые волосы, заостренные уши, маленькие рожки — все это выглядело скорее красиво, чем зловеще. В человеческом облике Сими могла принимать любой размер от дюйма до восьми футов, в виде дракона — способна была вырасти до восьмидесяти футов в длину.
— Нет! — вскричала Артемида. Она пыталась удержать харонтийского демона, но тщетно — Сими подчинялась лишь Ашерону и его матери.
— Что пожелаешь, акри? — поинтересовалась Сими.
— Убей Таната.
Сими блеснула клыками и радостно потерла руки, свирепо ухмыльнувшись в сторону Артемиды.
— Вот здорово! Ух, как эта рыжая стерва-богиня разозлится!
Артемида бросила на Эша отчаянный взгляд.
— Верни ее обратно!
— Не надейся, Арти. Ты не единственная, в чьем распоряжении есть личный убийца. С большим интересом посмотрю, сколько твой Танат продержится против моей Сими.
Артемида побледнела.
— Долго не продержится, акри, — певучим, мелодичным голоском заверила Сими. «Акри» на атлантийском языке означало «господин и повелитель». — Считай, я его уже поджарила! — Она улыбнулась Артемиде. — Люблю хорошо прожаренное барбекю! Как ты думаешь, акри, как мне его приготовить — как обычно или с хрустящей корочкой? Люблю корочку: крошки так прикольно хрустят на зубах! Но тогда надо не забыть сухари…
Артемида звучно сглотнула.
— Ты не можешь так поступить! Не отправляй ее за Танатом! Что, если она выйдет из-под контроля?
— Сими делает только то, что я ей приказываю.
— С тобой или без тебя, но она кровожадное чудовище! Не дай Зевс, она окажется в человеческом мире без присмотра!
— Кровожадное чудовище? — усмехнулся Эш. — Чья бы корова мычала… А присмотр Сими не нужен: она часто бывает в человеческом мире одна и прекрасно себя контролирует.
— Что? Хочешь сказать, ты просто отпускаешь ее полетать? Ашерон, о чем ты только думаешь?
Пока они бранились, Сими взмыла к потолку и закружила по залу, на лету извлекая из воздуха записную книжку в кожаном переплете.
— Так, во-первых, соус для барбекю. Не забыть прихватки: даймон прямо из огня будет очень горячим. На растопку захвачу пару яблонь — для мягкого яблочного вкуса: у даймонов неприятный привкус, его нужно чем-то отбивать…
— Что это она делает? — поинтересовалась Артемида, следя за беззаботно порхающей демонессой.
— Составляет список: что ей понадобится, чтобы убить и приготовить Таната на ужин.
— Она что, его съесть собирается?
— Очень может быть.
— Я запрещаю этой… этой твоей твари есть Таната! — процедила Артемида.
— Попробуй ей помешать, — усмехнулся Ашерон. — Я ее всегда учил не стесняться своих желаний!
Услышав их перебранку, Сими оторвалась от списка.
— Сими за здоровую экологию! — широко улыбаясь, пояснила она. — Мой желудок перерабатывает все, кроме копыт! Копыта слишком жесткие, об них зубы сломать можно. — Она обернулась к Ашерону: — У Таната копыта есть?
— Нет, Сими, никаких копыт.
— Ура, ура, вкусный ужин! — Сими заплясала по залу, словно ребенок в предвкушении дня рождения. — Даймон на открытом огне! Акри, можно мне его убить прямо сейчас? Я хочу скорее! Ну, пожалуйста! Пожалуйста!
Эш повернулся к Артемиде:
— Дело за тобой, Арти. Решай. Жить ему или умереть?
На миг наступило гнетущее молчание: затем Сими завопила, словно малыш, у которого отнимают конфету:
— Ну зачем ты опять, акри! Зачем? Не спрашивай ее! Она противная! Она вечно все портит!
Эш знал, как не любит Артемида проигрывать споры. Глаза ее вспыхнули едва сдерживаемой яростью.