Его слова так глубоко тронули ее, что она чуть не плакала, грудь сдавило.
Сам по себе тот факт, что он держал клятву, данную простой рабыне…
- Почему она боялась темноты?
У него желваки на скулах заходили.
- Она была дочерью богатого купца в городе, который уничтожил мой отец. Он привел ее в Рим с намерением продать на рынке, но моя бабушка увидела ее и решила, что она может составить хорошую компанию. Мой отец преподнес ее в дар бабушке, и Агриппина всю жизнь прожила, боясь, что кто-нибудь еще может придти за ней темной ночью и снова разрушить ее мир.
Его пристальный взгляд затуманился.
- Для нее стало неприятным открытием, что настоящих монстров свет не заставит убраться прочь. Меньше всего они заботятся, что их увидят.
Табита нахмурилась.
- Я не понимаю.
Он повернулся и грозно взглянул на нее.
- Ты знаешь, что такое астеросум?
- Нет.
- Это древний наркотик, он полностью парализует тело, но оставляет способность видеть, слышать и чувствовать. Его использовали римские лекари, когда требовалось сделать ампутацию.
Он содрогнулся, будто что-то болезненное прошло сквозь него. Она почувствовала мучительную боль и в своей груди.
Валериус обхватил себя руками, словно защищаясь от ужаса прошлого.
- Этот наркотик мне дали братья, явившись ночью на мою виллу. Я только что взял кельтский город Ангарацию. Вместо того чтобы сравнять его с землей и всех убить, как сделал бы любой другой мужчина в моем роду, мы с кельтами договорились о капитуляции. Я думал, что будет лучше, если их дети вырастут, не испытывая ненависти к Риму и не стремясь отомстить за своих, как прежде, - он горько рассмеялся. - Это стало моей роковой ошибкой.
- Как милосердие может быть ошибкой? - ошеломленно спросила она.
И только спросив, она сразу вспомнила сказанные его отцом слова. В мире Валериуса, это было преступлением.
Валериус откашлялся.
- В большинстве случае, меня посылали во внешние провинции сражаться с кельтами. В то время я был единственным римлянином, кому сопутствовал успех в борьбе с ними, главным образом из-за того, что я понимал их. За это братья ненавидели меня. Уничтожение всех было для них единственным способом покорять народы.
- И они задумали тебя убить?
Он кивнул.
- Они пришли в мой дом и одурманили меня. Я лежал на полу совершенно беспомощный, пока они уничтожали все кругом. Разгромив мой холл, они вытащили меня на задний двор, чтобы убить. И там они обнаружили статую Агриппины.
Табита взглянула на белое мраморное лицо из его прошлого.
- Почему ты держал там статую?
- Как и моя бабушка, я считал, что она заслуживает безопасности. Защиты. Поэтому выделил небольшой участок в своем личном саду незадолго до того, как она переселилась ко мне.
Ее зло кольнула неуместная ревность. Может, он и не любил эту женщину, но явно испытывал к ней глубокие чувства. В особенности с тех пор, как провел тысячи лет, выполняя свое обещание.
- Как она оказалась у тебя? - спокойно спросила она.
Он сделал глубокий, неровный вдох.
- Моя бабка вызвала меня домой с поля боя, так как знала, что умирает и боялась за Агриппину. Она знала нрав сыновей и внуков, а Агриппина была очень красивой и утонченной женщиной, много значившей для нее. Я был единственным, к кому она могла обратиться, и кого не пришлось бы удерживать от постели Агриппины. Так что она попросила забрать ее к себе в дом и беречь от остальных.
У Табиты сжалось горло от его доброты.
- Ты влюбился в нее?
- Я любил мысль о ней. Она была воплощением красоты. Нежная и добрая. В моем мире никогда прежде не существовало этих понятий. Всякий раз, находясь дома, я часами наблюдал за ней издалека, когда она исполняла свои обязанности. Я часто задавался вопросом, мог ли кто-то столь прекрасный, полюбить такое ничтожество, как я. Я бранил себя за то, что желал любви рабыни. Я был благородным римским полководцем. Зачем мне благосклонность рабыни?
И все же он жаждал благосклонности. Она знала это. Чувствовала.
Валериус умолк. Если бы она его не знала, то поклялась бы, что видит слезы в его глазах.
- Они изнасиловали ее у меня на глазах, и я не в силах был помочь.
- О, Вал, - выдохнула Табита.
Он отошел от нее, как только она прикоснулась к нему.
- Я даже не мог закрыть глаза или повернуть голову. Я лежал абсолютно беспомощный, пока они с наслаждением бесчестили ее. Чем сильнее она кричала, тем больше они смеялись и так до конца, пока Маркус не пронзил ее моим же мечом.
У него слова застряли в горле, глаза были полны слез.
- Какая во мне была польза? - спросил он сквозь зубы, раздувая ноздри в бессильной злобе. - В конце концов, что хорошего я ей сделал? Если бы я не взял ее в свой дом, как минимум, они бы позволили ей жить.
Табита задыхалась от слез, когда он, наконец, позволил обнять себя. Она пыталась не думать о том, что случилось, когда они убили Агриппину.
Она видела шрамы на его запястьях и знала, что его распяли. Не ночь, а самый настоящий ужас. Неудивительно, что он не хотел вспоминать прошлое.
И она больше никогда не будет спрашивать его об этом.
Какой-то миг он все еще был напряженным, но потом расслабился. Обнял ее покрепче и притянул ближе к себе.
- Что я за человек такой, что любое доброе деяние всегда вредит тем, кому я пытаюсь помочь?
- Ты не навредил ни мне, ни Марле, ни даже Гилберту.
- Пока что, - выдохнул он. - Агриппина жила в моем доме почти 10 лет, пока парки не забрали ее.
- Никто меня не тронет, Валериус. Поверь мне.
Он ласково провел рукой по щеке со шрамом.
- В тебе столько огня. Он всегда согревает меня, когда ты рядом.
- Согревает тебя? А большинство людей он обжигает. Мой бывший часто говорил, что я всех выматываю. А еще изнуряю его настолько, что потом ему требуется минимум два или три дня, чтобы возместить каждый проведенный со мною час.
Валериус слегка улыбнулся.
- Мне не кажется, что ты выматываешь.
- А я не считаю тебя жалким.
Это своеобразное соглашение вызвало у него смех.
- Что в тебе такого Табита? Я знаю тебя всего несколько дней, а чувствую, что могу рассказать обо всем.
- Не знаю, но я чувствую тоже самое по отношению и к тебе.
Она приподнялась и наклонила его голову к себе, чтобы поцеловать.
Валериус застонал, вкушая ее. Чувствуя ее. В ее объятиях он не чувствовал себя ни жалким, ни холодным. Она научила его смеяться и снова испытывать радость.