Пещеру от стены до стены пересекала пылающая огнем трещина, куда легко провалился бы даже всадник с конем. Оттуда повалил густой черный дым, вынес запах горелого мяса, кожи, костей. На потолке пещеры полыхали отсветы адского пламени, что гудело в глубине. Томасу почудился долгий страшный крик, словно кто-то падал и падал, удаляясь через нескончаемое пламя.
Кашляя и сипя пересохшим горлом, Томас отполз к дальней стене, прижался спиной. Глаза выедал дым, рядом застыли залитые кровью трупы сраженных хазэров, кровь от жары высохла, превратилась в коричневую корку, уже потрескавшуюся, как кора старых деревьев. По ту сторону трещины сквозь огонь и дым Томас смутно видел мраморный столик. На нем поблескивала натертая мешком в дороге его чаша. Святой Грааль!
Томас сделал нечеловеческую попытку приподняться, но пораженное жаром тело не шелохнулось. В голове мутилось, вспыхивали бредовые видения. Он вдруг понял, что умирает от адского пламени, сухости, но вместо страха была только печаль: чашу не сумел довезти...
Стены глухо затрещали, под ним тяжело качнулось, по шлему звонко цокнули камешки, застучали по плечам. На миг пыль и дым скрыли чашу, тут же словно повеяло прохладой. Томас тряхнул головой, очищая взор: края трещины сдвинулись, оставалась черная изломанная полоса. То один край, то другой поднимались, Томас слышал треск перетираемых глыб, хруст.
Отпихнувшись от стены, он упал на четвереньки и пополз через пещеру. Пол перестал подрагивать, но все еще жег пальцы, да и доспехи обжигали тело. Чаша светилась в дымной комнате странно знакомым чистым неземным светом. Томас всхлипнул: такой же чистый свет брызнул от Олега, верного друга, когда тот бросился на дверь этого убежища злого мага!
Ударившись головой о ножку стола, он уцепился за раскаленный мрамор, поднял непослушное тело. Когда лицо оказалось вровень с чашей, она вспыхнула ярче, словно призвав. Томас бережно взял трепещущими пальцами, всхлипнул от изнеможения. Чаша странно оставалась прохладной, словно стояла в тенистом саду на берегу холодного ручья. Шатаясь, Томас прижал чашу к стальной груди, вернулся в угол, где оставил меч возле сраженных хазэров, и, опираясь на него, как на палку, поковылял обратно из комнаты, с трудом переступил через разбитую дверь, которую вышиб калика — оплавленную, обгоревшую.
Он уже был за дверью, когда сзади прогремело. Посреди пещеры с сухим треском и грохотом вздыбился каменный пол, глыбы разлетелись, как сухие листья. Снизу как каменный столб поднялся калика — тяжело дышащий, изможденный, шатающийся от усталости. Томас с воплем, едва не выронив чашу, бросился к другу. Калика оперся о его плечо, на стальной пластине зашипели, мгновенно испаряясь, капли мужского пота. Грудь калики часто и высоко вздымалась:
— Чашу взял?.. Хорошо. Это очень важно.
— Олег... — проговорил Томас счастливо. — Побратим дорогой... Я даже не догадывался, что ты еще и демон... Ну да ладно, будем в аду вместе!..
Олег глубоко вздохнул всей грудью, сказал хриплым голосом:
— Пошли быстрее.
— Ты знаешь, где выход?
— Понятия не имею.
— Но как же...
— Здесь находится еще один враг. Глава Семи Тайных!
Томаса осыпало морозом, несмотря на горячий воздух, спросил сипло:
— Не хватит ли драки?
— Надо же узнать, что за кутерьма вокруг этой старой медной чаши?
Он быстро двинулся из пещеры. За их спинами загремело, свод обрушился, сквозь дверной проем Томас видел падающие огромные глыбы. Он заспешил за каликой, в спину толкнуло горячим воздухом. Он оглянулся еще раз: свод обрушился, стены смыкались.
Олег бросил нетерпеливо:
— Пещера нам больше не нужна.
— Нам, конечно, — согласился Томас. Он спросил осторожно: — А тот... маг? Не уцелел, как ты?
— Нет, — ответил Олег, не оборачиваясь.
В двух шагах за Томасом просел потолок, из трещины хлынул поток грязной воды. Он ускорил шаг, выбежал за каликой на сухое.
— Ты его убил?
— Не смог. Слишком много убийств! Оставил жить.
— Что с ним?
— Заключил в камень. Где-то на глубине в версту. Или больше, не помню.
Томас спешил, не отрывая обалделого взора от некогда широкой, теперь сгорбленной спины. Меч он сунул в ножны, но чашу прижимал к груди, ибо мешка уже не было.
— Он не освободится? Было бы некстати...
— Даже Семеро Тайных не освободят! Размазан внутри... вперемешку с камнем.
Томас вскрикнул хрипло:
— Ты жесток, как язычник! Он предпочел бы смерть.
— Смерть, — ответил Олег тяжело, не поворачивая головы, — это надолго, очень надолго... А у живого есть надежда.
За их спинами снова загремело, на головы и плечи обрушился песок, мелкие камни. Томас крикнул на ходу:
— Если заключение пожизненное... А сколько живут маги?
— По-разному, — огрызнулся калика. — Фагим погиб в сто тысяч лет с хвостиком, а Трцик умер от старости в сорок... Ты держи чашу покрепче! Не отвлекайся. Надо весь клоповник порушить, а не о милосердии думать по отношению к тем, кто живет нашей кровью. Как аукнется, так и откликнется!
Ступени вели вниз, коридор дважды поворачивал, Томас бережно прижимал чашу к груди.
Коридор заканчивался небольшой скромной дверью. По обе стороны двери горели, рассыпая искры, смоляные факелы. Ни стражей, ни запоров. Томас зябко передернул плечами.
Калика толкнул дверь, она отворилась без скрипа. Открылась средних размеров аскетически убранная комната. Монашески убранная, сказал бы Томас, если бы не чуял присутствия Сатаны. В стенах горели свечи, распространяя сладковатый приятный запах, посреди пещеры стоял высокий стол, а спиной к Олегу и Томасу сидел широкий в плечах мужчина в черной одежде, что-то писал на пергаменте белым гусиным пером.
Не оборачиваясь, продолжая писать, человек спросил неторопливо:
— Что задержало тебя, Вещий?
— Мелочи, — ответил Олег. Он морщился, пальцы правой руки щупали локоть левой, где вздувался огромный кровоподтек. — А что, ждал долго, Слымак?
— Ничего, — ответил человек. — Все равно заканчивал кое-какие дела.
Он отложил перо, медленно повернулся. Томаса пробрало смертельным холодом, на него дохнуло могилой. Слымак был с белыми волосами, седой бородкой, но излучал такую мощь, которой Томас ни в себе, ни в ком другом никогда не чуял. Запавшие глаза смотрели пронизывающе. Томас ощутил, что злой мудрец сразу понял его всего, оценил мысли и желания, взвесил честь и рыцарскую гордость, просмотрел воспоминание о берегах Дона и прекрасной Крижине. Слымак не выглядел силачом, но Томас уже не сомневался: шелохнет бровью — каменная стена разлетится вдребезги.