Олег все прислушивался к грохоту, ржанью, треску, предположил:
— Я много слыхивал про монастырские вина... Хорошо бы захватить в дорогу, как подобает истинным подвижникам. Чтобы искушение низменной плоти было сильнее, а мы чтоб боролись во всю мощь, и чтоб наша победа была выше!
Настоятель попятился, повис на руках монахов-помощников:
— Еще и вы?.. Тогда от монастыря ничего не останется!
— Люди крепче, чем лошади!
Томас тоже прислушивался к непрекращающемуся грохоту, кивнул настоятелю:
— Ты прав, святой отче. Нам хватает с чем бороться. Сэр калика, не пора ли в дорогу? Увы, потешиться ни рыцарским поединком, ни твоей доброй дракой не удается. Одна надежда, что какая-нибудь пакость подстерегает по дороге. А тут делать нечего: поели-попили, а по... гм... погуляем в другом месте, чтобы раззуделось и размахнулось во всю сласть.
Настоятель обернулся, крикнул:
— Собрать великим северным воинам в дорогу драгоценный откуп... э-э... дары, еду, одеяла. Мигом!
Монахи разбежались, настоятель осторожно повернулся, его повели через сад, где Олег увидел жуткую картину разрушения, словно пронеслись орды Аттилы: просторная конюшня, сложенная из необожженной глины, рассыпалась, желтые глыбы раскатилиь, калеча и топча нежные цветы, почти полностью засыпали родник.
— Где мой конь? — спросил Томас обеспокоенно.
— Коня железного человека будят: играют над ним песни, бьют в бубны,
дают нюхать ароматические соли...
— В задницу ваши соли, — сказал сэр Томас. — Себе, не коню! Моего друга поднимет лишь это!
Он похлопал по толстому поясу, где висел боевой рог. Вслед за монахами они прошли через сад, там развалин оказалось намного больше, Томас даже озадаченно присвистнул. Если бы не знал, что ночью буянили два пьяных коня, подумал бы, что через монастырь прошли благочестивые рыцари-крестоносцы в поисках Святого Грааля.
Конь лежал посреди вытоптанного сада, храпел, страшно выкатив глаза. Монахи стояли в почтительном отдалении, с ужасом смотрели на чудовище. Томас поднес рог к губам, надул щеки. Страшный рев пронесся над монастырем, с жалобным звоном посыпались стекла в окнах. Престарелый настоятель и монахи попадали на землю, как переспелые груши. Левое ухо коня раздраженно дернулось, но дикий храп с переливами не оборвался.
Томас выругался, набрал в грудь побольше воздуха, протрубил снова, покраснев и страшно выпучивая глаза. Оглушительный рев сотряс воздух. Олег вскинул голову — рушились маковки монастыря, лепные украшения из глины. Конь недовольно прянул обоими ушами, посовал ногой, но храп стал еще гуще.
Рыцарь покосился на ехидно ухмыляющегося калику, нахмурился, поспешно поднял рог в третий раз:
— Проклятая бесчувственная скотина!.. Так упиваться, когда хозяин всю ночь... готовился к трудному бою! Хорош был бы под седлом! Ну, сейчас ты у меня точно проснешься, сейчас ты у меня вовсе заикой станешь...
Он приложил рог к губам, Олег поспешно ухватил за руку:
— Погоди! Он только перевернется на другой бок. Лучше палкой огрею!
Томас ахнул от великого возмущения, едва не выронил рог:
— Рыцарского коня? Простой палкой?
— Могу взять у настоятеля позолоченную, — предложил Олег с готовностью.
Он отнял у рыцаря рог, присел возле коня на корточки и дунул в рог прямо над ухом. Конь всхрапнул, взвился в воздух, как ужаленный сотнями змей, глаза были дикие, ошалелые, его трясло крупной дрожью.
— Доброе утро, пропойца, — сказал Олег язвительно. — У сэра рыцаря с похмелья только руки трясутся, будто кур ночью крал, а ты вон весь... Отец настоятель, мой конь в библиотеке?
Из желтого поля распростертых монахов, где только-только началось шевеление, донеслось слабое:
— Да-а... Там...
— Что он там читает? — удивился Олег. — Никогда за ним не замечал... Надо поскорее забрать оттуда, зачем мне грамотный конь? Неловко на таком ездить.
Он пошел к желтому приземистому зданию, которое тряслось, со стен летели комья глины. Томас хмыкнул вдогонку:
— Конь у тебя, случаем, не иудей? Те, говорят, все грамотные!
Он принялся седлать боевого жеребца, тот лишь покачивался, смотрел налитыми кровью глазами. Пышная грива сбилась комьями, в ней застряли роскошные репьяхи редких восточных цветов Владыки небес, от него несло перегаром, а весь левый бок выглядел голым от слипшейся шерсти — спал в луже красного вина. На седло и широкие ремни подпруг конь смотрел, как правоверный крестоносец на сарацинские святыни.
Наверху послышался грозный топот подков. Олег верхом съезжал по широким ступеням. Глаза коня были красные, начитанные, в прожилках, но ступал он достаточно твердо, хотя и с рассчитанной осторожностью. Олег сидел на нем, как неподвижный утес посреди Волги: угрюмый, тяжелый. За его спиной по обе стороны седла свисали дорожные мешки, там же висел исполинский меч, даже лук и колчан были прикреплены сзади. Душегрейка из волчьей шкуры на груди распахнулась во всю ширь, обнажая широкие пластины мускулов, в поясе калику перехватывал широкий ремень, плотно усеянный металлическими бляхами, справа висела пузатая баклажка, на которую Томас сразу уставился подозрительно и даже пытался унюхать идущий от нее запах.
— Я готов, — сказал он, бодрый, как проснувшийся заяц. — Отец-настоятель, спасибо за хлеб и ласку.
Из последнего уцелевшего здания, в стенах которого уже обозначились свежие трещины, монахи поспешно выносили сбрую для коня Томаса, его седельные сумки, мешки с овсом для обоих коней и еду на две недели пути. Бурдючка с вином Олег не заметил, видимо, здесь не знали международного обычая похмеляться, иначе отец-настоятель снял бы все с себя и монахов, только бы смиренные паломники, которые всячески избегают драк, убрались поскорее.
Томас тяжело взобрался на коня, тот пошатнулся, раскорячив ноги, помотал головой. Подбежали трое монахов, держа на плечах боевое копье рыцаря. Томас легко подхватил отполированное его железными пальцами древко, лихо отсалютовал:
— Спасибо за приют! На обратном пути обязательно заеду погостить. С друзьями!
Монахи с криками бросились в здание. Томас повернул коня к нетерпеливо поглядывающему сэру калике, бодрой рысью выехали из монастырских ворот.
Железные подковы звонко процокали по непрочным створкам ворот, что лежали на пути, рухнув от богатырского рева боевого рога сэра Томаса.
Едва выехали, а солнце уже повисло над головой. Олег обливался потом. Томасу пришлось совсем несладко: в железных доспехах чувствовал себя, как рыба в котелке с водой на жарком костре. Ни облачка, ни ветерка!