— Сэр Томас, — повторил Олег злым шепотом. — Даже Пречистая Дева велела бы отступать. На черта ей дохлый рыцарь? С живым не знает, что делать! Твоя жизнь в самом деле ни черта не стоит, не спорю, но кто довезет чашу в Британию? Мне она без надобности. И за кого тогда выдадут Крижину?
Томас растерянно смотрел то на калику, то на дрожащую и выгибающуюся, как парус, дверь. Олег ухватил его за локоть и оттащил к окну. Томас выглянул, его отбросило, словно конь лягнул между глаз. Ночь темная, как сажа, освещенный конец веревки — такой тоненький! — растворяется в жуткой тьме уже через сажень. А внизу бездонная пропасть, несколько поверхов лететь до земли, где вместо травки улица вымощена плотно подогнанными каменными плитами, сам вчера восторгался, дурак.
Олег зло озирался, слыша тяжелый грохот. Засов со звоном вылетел из петель, грохнулся на середину комнаты. Олег сорвал пояс, заставил Томаса взобраться на подоконник, быстро застегнул ремень на рыцаре, захватив и веревку.
— Быстро! — прошипел он. — Погибнем, как свеи без масла...
Томас смотрел в страшную тьму в страхе. Он и раньше стоял на краю пропасти, на той же башне Давида или на высокой стене Иерусалима, но была ярость штурма, ярость схватки, к тому же в солнечный день! Мышцы начали превращаться в воду, колени подогнулись, не выдерживая тяжести доспехов.
Олег торопил, пихал в спину:
— Быстрее!.. Да быстрее же!.. Выламывают двери!
— Сэр калика... А ты?
— Я следом!
Томас поспешно слез с подоконника, чувствуя, как возвращается отвага и мужская сила:
— Сэр калика, я оскорблен! Долг любого воина, тем более рыцаря, защищать мирных людей. А ты все-таки служитель культа, хоть и глубоко противной мне веры...
Дверь тряслась, появилась щель, в которую можно было просунуть палец, но тяжелый сундук уперся краем в выемку между досками пола, застрял, не давая двери распахнуться. В щель протискивались пальцы, шарили, пытаясь убрать помеху. Олег зарычал, сгреб Томаса в охапку:
— Сэр калика, — запротестовал Томас в великом негодовании, — но как же ты?
Олег со злым стоном швырнул рыцаря в окно. Томас с ужасом ощутил, что падает в черную бездну. Он судорожно ухватился за веревку, сзади страшно рвануло за железный воротник — калика придержал, не дал обрушиться на тонкую веревку со всего размаха... Последнее, что услышал, был треск досок, торжествующие вопли легионеров.
Он заскользил, подвешенный на поясе к тонкой нити, что мелко-мелко дрожала, едва выдерживая его тяжесть. Толстые пальцы в железной перчатке как намыленные скользили по гладкой веревке, та звенела как туго натянутая тетива в механическом луке. Томасу стало дурно, едва вообразил, что нить с треском лопается, а он, закованный в железо благородный рыцарь-крестоносец, обрушивается с высоты пятого этажа на каменные плиты, где хрястнется, как панцирный рак, расплескав мозги...
В страхе ухватился, потащил себя, двигаясь вдоль во тьме невидимой спасительной нити. Липкий и омерзительно едкий пот выжигал глаза, а тут еще ужасная мысль как обухом шарахнула по голове: в ту ли сторону двигается? Крутило, дергало... А надо спешить, тонкая веревка двоих не выдержит. Сэр калика уже отбивается от ворвавшихся в комнату легионеров! Его могли ранить и даже убить, и все — по его вине!
Он взвыл от ужаса и бессилия благородного англа, чувствуя себя заблудившимся в ночи над улицей Константинополя, почти варварского, если равнять с Римом. Выгнул голову, стремясь увидеть стену дома, но металлический воротник, охраняющий шею от ударов меча, не дал повернуться. Далеко внизу протопали каблучки, донесся игривый женский смешок, в ответ слышался басистый хохот сытого ромея. Томаса раскачивало, в голове, как и в животе, булькало, он вдруг вообразил себя падающим с небес перед этими гуляющими по ночным улицам болванами, к горлу подкатила тошнота. Не выдержал, сблеванул, снизу все еще слышался смешок, цокот каблучков, шуточки, и Томас из последних сил потащил себя по веревке. Даже если промахнулся и прет обратно, то поможет доблестному сэру калике принять последний смертный бой, а не будет висеть на проклятой веревке, как глупая гусеница на чужой паутине!
Он шарахнулся о твердое. Пощупал, наткнулся на железные прутья. Вывернулся, ухватился обеими руками за спасательное железо, которым ромеи загораживают окна, а нога уже сама отыскала щель между каменными глыбами, из которых сложен дом. Сердце колотилось часто, лупило во всю мочь уже не в ребра, а в железный панцирь. С той стороны железных прутьев, плотно прижатая к ним, темнела толстая железная стрела-дротик, к которой и была привязана туго натянутая веревка!
Томас всхлипнул от пережитого ужаса, вяло обругал калику, что не сказал, не предупредил: всю дорогу воображал, как наконечник выдергивается из стены, и он, Томас Мальтон из Гисленда падает, как жаба, растопырив руки и ноги, прямо посреди улицы... Сдуру вообразил, что стрела должна просто воткнуться, и не мог себе представить с какой жуткой силой надо воткнуть, чтобы выдержала вес тяжелого человека в полном рыцарском доспехе!
Внезапно веревка бурно затряслась. Из темноты вынырнула фигура калики, он бежал прямо по туго натянутой веревке, словно по бревну, лишь двигался из стороны в сторону раскинутыми руками, где держал тяжелый топор и туго набитый мешок.
С разбега прыгнул на решетку, прильнул к ней на миг, топор блеснул и пропал в чехле, мешок оказался за плечами. Томас хотел расстегнуть пояс, прикрепляющий к веревке, но боялся отнять руки от решетки, отгонял саму мысль, что он, мастер турнирных боев, висит на стене как мартовский кот на уровне пятого этажа над вымощенной камнем улицей.
В руке калики мелькнул нож, веревка лопнула под лезвием и упала в темноте. С той стороны улицы раздался вопль, затем последовал тяжелый удар внизу о камни, будто на каменные плиты уронили мешок с мокрой глиной.
— Что теперь — прошептал Томас затравленно. — Решетку грызть?
— Что нам делать в женской спальне? — скривился Олег. — Была бы дочь прокуратора, а то здесь его бабушка... Проще залезть в окно ниже.
— Дочь прокуратора там?
— Постыдись, сэр Томас, тебя ждет Крижина. Знала бы она, бедная, о чем ты сейчас мечтаешь!
Он исчез в темноте, снизу донесся скрип, словно отскребывали ржавчину. Следом послышался раздраженный шепот:
— Сэр Томас, не спи. Кончай мечтать о дочери прокуратора!
Томас висел на кончиках пальцев рук и ног, изображая паука, в панцире было жарко как в адовой печи, руки и ноги тряслись, онемевшие пальцы разжимались. Из темноты снизу неожиданно вынырнула крючковатая лапа, ухватила Томаса за ногу. Томас едва не сорвался, запаниковав, кое-как сполз, поддерживаемый снизу. Калика был уже на подоконнике, он перехватил рыцаря за пояс, протащил скрежеща железом по железу, сквозь разрушенную решетку: остались нетронутыми лишь верхний и нижний продольные горизонтальные прутья, а вертикальные либо исчезли, либо чудовищно выгнуты в стороны.