— Бегом во-о-он до того дуба!
Томас заставил себя бежать во всю мочь. Прав или не прав калика, но он барахтается, а не ждет покорно гибели, Томас несся как олень, прыгал через камни и валежины, начал было удивляться своей мощи, когда оказалось, что рядом скачет конь калики, а сам калика крепко держит рыцаря сзади за плащ, помогая бежать, прыгать. Сзади нарастал рев, грохот, пахнуло жаром и гарью. Томас пытался на ходу вытащить меч, но та же рука больно ударила по локтю, и Томас уже не спорил, лишь старался не умереть на бегу, что было бы позором для рыцаря, несколько лет бегавшего вокруг замка с тяжеленным обломком скалы на плечах, как положено в упражнениях для юного англа.
Дуб приближался, но в глазах качалось, расплывалось. Колени подламывались, однако упасть Томас не мог, сильная рука волокла дальше. Внезапно обдало леденящим холодом, Томас завяз как муха в янтаре, но калика орал и дергал вперед, Томас в смутном удивлении обнаружил себя по горло в воде. Рядом разгоряченный конь калики фыркал, бил копытами, захлестывая Томаса. Ему показалось, что раскаленные от бешеного бега доспехи шипят в воде, поднимается белесый пар.
Олег выволок Томаса на берег, бросил хрипло, задыхаясь от усилий:
— На косогор!.. Вода задержит.
Он соскочил с коня, тот остался на дрожащих ногах, растопырив все четыре, а они побежали вдвоем... Точнее, побежал калика, тут же вернулся, ухватил Томаса, у которого изо всех щелей в доспехах хлестали тугие струи воды, потащил, заставил двигаться, тяжелого как гору. Томас часто падал в изнеможении, на мокрые доспехи налипла земля, сухие листья, щепки, в открытое забрало влетела разъяренная оса и сразу впилась в губу.
Калика орал, торопил, наконец Томас вломился за ним в густые зеленые кусты, упал без движения. В голове стоял гул, в ушах стучали молотки, а сердце изнутри разламывало стальные доспехи.
Впереди из куста торчали ноги калики. Томас с трудом подтянул тяжелое, как павший в доспехах конь, тело, упал рядом. Калика, раздвинув ветви, смотрел на дорогу. Томас кое-как повернулся на бок, смутно удивляясь своей живучести, выглянул.
Внизу в сотне шагов от них блестел под ярким солнцем широкий ручей, такой мелкий, что отчетливо просматривались цветные камешки на дне, галька, водяные растения и даже блистающие в солнечных лучах рыбешки. Томас застонал от досады: намучался будто море переплывал, чуть не утонул!
На том берегу ручья, стукаясь каменными панцирями и механически взревывая, топталось около десятка огромных чудовищ. Томаса передернуло, он покрепче врылся железными локтями в землю, сжал челюсти и сцепил кулаки. Когда-то видел огнедышащую гору, из срезанной вершины со страшным грохотом вылетали огромные камни, поднимался адский огонь и черный дым, а по склонам горы стекала огненная земля — горящая, расплавленная. Так вот эти звери словно вылезли из той горы, называемой вулканом, по имени языческого бога-кузнеца, но на самом-то деле в преисподней находится не кузница, а адские печи для грешников. Господь Бог в своей милости иногда показывает людям издали, что лежит под землей, дабы устрашились и перестали грешить...
— Семеро Тайных, — произнес калика с невыносимой горечью. — Расковать этих чудовищ! Дикость.
— Теперь уже шестеро, — ответил Томас как можно тверже. Сердце дрогнуло, никогда не слышал от калики такого отчаянного голоса. — А где их заковали?
— Там, внизу. Во времена древних богов это зверье населяло землю. Их было как кроликов... Потом герои истребили. Первый из Тайных спрятал уцелевших, заключив в каменную гору...
— Для такого случая?
— Просто спасал от истребления. Не задумывался, просто спасал... Первые Тайные были могучими волхвами, с ними постоянно воевали великие герои, основатели новых племен и народов.
— Тайные всегда были демонами?
Олег замялся, искоса посмотрел на честное лицо рыцаря. Отвел глаза, ответил неохотно, словно принуждал себя:
— Войны никогда не длились бы так долго... и не начинались бы так часто, если бы права была только одна из сторон. Отдохнул?
Томас сказал жалким голосом:
— Мне надо отдыхать годика два-три...
— Вставай, сэр Томас! Тебя ждет прекрасная Крижина. Эти звери соображают медленно, но вот-вот додумаются свалить вон тот исполинский дуб. Бобры уже сообразили бы. А потом притащат и перекинут с берега на берег.
Олег встал, Томас со стоном поднялся на дрожащих ногах. Олег смотрел с восхищением, сочувствием: рыцарь не сбросил ни малейшей железки, мужественно таскает два пуда закаленного железа и тяжелый двуручный меч!
Томас спросил прерывающимся голосом:
— А почему не перейдут... как мы?
— Родились в жаркой пустыне. Древней, настолько знойной что... Они мерзнут сейчас, сэр Томас! Очень мерзнут! Умирающий от жары Томас всхлипнул то ли от изнеможения, то ли от зависти к мерзнущим зверям, потащился за каликой. Продрались сквозь кустарник, долго карабкались по каменистому склону, затем куда-то спешили по крутому косогору. Усталый Томас постоянно натыкался на громадные валуны, гремел доспехами, будто падал со стены дома патриция на вымощенную камнем улицу Константинополя, шипел как разъяренный змей от бессильной злости.
— Куда бежим?
— Не сбивай дыхание!
Калика проламывался сквозь зеленые заросли, придерживая ветки, ожидая Томаса, забыв, что панцирь саблей не просечь, копьем не проткнуть, а забрало рыцарь опустил, чтобы сучки не вышибли глаза. Под ним как под зверем дрожала земля, и Олегу порой казалось, что чудовища вот-вот прыгнут на плечи.
Томас хрипел как загнанный конь, на губах выступила желтая пена. Ноги заплетались, он кое-как нащупал рукоять меча, просипел:
— Сэр калика... я... останусь...
— Быстрее!
Позади внезапно страшно взревело, послышался тяжелый удар. Земля завибрировала, донесся частый треск деревьев, кустарника. Олег ухватил Томаса, потащил, пиная и подталкивая, через кусты вверх по косогору:
— Они переправились!
— Я не пойду... — выдавил Томас. — Все равно догонят... я видел их лапы... А так с честью... Грудь в грудь...
— Если бы!.. Их меч не берет!
— Я р-рыцарь... Недостойно аки заяц...
— Сэр Томас, укрепись сердцем! Отвага в бегстве, а трусость в схватке!
Томас не понял, в голове снова стоял грохот, но, понукаемый каликой, уже не помня себя, дотащился до гребня длинного как ящерица холма. Далеко внизу извивалась у подножия широкая дорога, ветерок гнал столб ржавой пыли. По ту сторону желтела стена доспевающей пшеницы, а по самой дороге как раз у подножия холма, на вершине которого они стояли полумертвые, медленно и уныло брели по двое-трое в ряд паломники — в лохмотьях, полуголые и в дырявых плащах, наголо обритые и обросшие длинными волосами. Их было три-четыре десятка, все выглядели жалко, но почти все тащили огромные цепи, вериги, железные кольца.