Она высвободилась из его рук.
— Думаешь, не найдут?
— В этой тьме египетской — нет. Пройдут мимо и не заметят. Если вообще будут искать ночью.
Он подвел ее к завалу из старых полусгнивших деревьев. С одной стороны валежины было переплетение корней, а комья глины как застряли много лет тому, так до сих пор ни дожди, ни ветры не смогли их выбить. С другого конца ствола висел толстый ковер мха. Томас бережно отодрал снизу, кивнул:
— Лезь.
Не споря, сил не осталось, она влезла в дупло. Сзади услышала шорох, потом стало темно так, что она не видела даже пальца перед глазами. Томас еще пыхтел сзади, укладывал мох, она же уткнулась головой в твердое. Дупло было неглубокое. И в ширину не очень, подумала она со злостью. Бока обдерешь. Только этого не хватало!
— Нет, — сказала она решительно, — я не буду ночевать здесь.
Голос в дупле стал глухим и гулким, шамкающим, словно у нее выпали зубы.
— А где? — голос Томаса вовсе напоминал рев медведя, который пытается говорить шепотом.
— Не знаю. Но не здесь.
Она попробовала пятиться, но дорогу обратно загораживал Томас, она чувствовала его запах. Голос его был злой:
— За нами послана большая погоня. Может быть, среди них есть маги и колдуны. Мы можем погибнуть каждую минуту, в ты ворчишь, как старая бабка... э... Боромира!
— Как ты сказал, негодяй?
Она дышала часто, ненавидя его всем своим существом. Томас повторил со сдержанной яростью:
— Как старая, злая, больная и очень уродливая женщина!
Дыхание остановилось у нее в груди. Ярость душила, а голос стал хриплый и с такими острыми краями, что стань он плотнее, Томаса разрубило бы надежнее, чем секирой.
— А ты... ты...
Она искала и не находила слов. Внезапно он сказал с сердцем:
— О чем мы спорим, двое идиотов?
Прежде чем она успела заметить изменение в его голосе, он протиснулся за ее спиной по дуплу, прижимая к стенке, обхватил ее обеими руками. Она отчаянно засопротивлялась, но с одной стороны упиралась к рыхлую древесину, с другой — его руки и без доспехов были железными.
— Не дури, — сказал он негромко прямо в ухо. — Нравится тебе или не нравится, но надежнее ночь переспать здесь. К тому же здесь скоро будет тепло.
Она попробовала негодующего дернуться еще, но он держал крепко, а его дыхание за ее затылком стало ровнее. Он быстро засыпал, измученный намного больше, чем она. Его рука была горячая, твердая, держала ее, прижимая к своей груди. Еще повозилась чуть и замерла, чувствуя его твердое как дерево, тело сзади. От него уже пошло тепло, воздух в дупле быстро нагревался, щелочка на выходе осталась совсем крохотная.
Через пару мгновений он уже спал, она чувствовала по его руке. Его дыхание шевелило ей волосы на затылке, нагревало мочку уха. От него шло надежное тепло. Усталость наконец взяла верх, Яра ощутила, как глаза закрываются сами по себе, тело стало тяжелым, и она провалилась в сон.
Проснулась она от дикого сорочьего крика. Ей было тепло и защищенно, тело ныло от вчерашнего бега. Не поднимая головы, увидела перед лицом кисть руки с золотистыми волосами, которая заканчивалась широкой ладонью. Пальцы были в твердых мозолях, линии на ладони были глубокими и резкими.
Сообразила со смущением, что ее голова все еще лежит на его руке. Другая его рука обнимала ее, обхватывая всю. Если бы она не подсунула свою руку, то его пальцы лежали бы на ее груди. А так он держал в огромной ладони обе ее кисти, которые она прижала к груди. Спиной она прижималась, непроизвольно сберегая тепло, к твердому и горячему телу сзади, от которого шла защищенность, надежность. Она чувствовала его твердые мышцы, чувствовала каждый бугорок.
Сорока протрещала громче. Яра вскинула голову. То ли во сне, то ли как-то еще, но Томас проломил прогнивший верх. Сверху падал рассеянный свет раннего утра. Она заставила себя отодвинуться, уж очень плотно она к нему прижата, от затылка до пят, и сразу холодный воздух пробежал по спине.
— Доброе утро, — прогудел над ее ухом густой хриплый голос.
— Утро доброе, — ответила она нехотя.
Повернулась, закусила губу. Он выглядел еще страшнее, чем раньше. По всему лицу расползлись пурпурные и желтые пятна, вздутые, болезненного вида. Вокруг глаз были черные пятна, лоб и скула были все еще в ссадинах, покрытых свежей корочкой крови. Губы оставались черными, толстыми, как оладьи. В самом углу темная корочка отлипла, сочилась алая кровь.
— Надо идти, — сказал он.
Она встала первой, перекосилась от тянущей боли. Насколько вчерашний день был тяжелым, ощутила только сейчас, когда в холодном осеннем воздухе мышцы вовсе отказывались повиноваться.
Томас морщился, разминал обеими руками грудь, левый бок. Синяки и кровоподтеки с лица опускались на шею, исчезали под воротником рубахи. Яра запоздало поняла, что синяки и кровоподтеки еще не самое худшее из того, что получил рыцарь Святого Грааля.
— Ты... — сказала она нерешительно, чувствуя себя виноватой, — ты сможешь дальше?.. Очень больно?
— Я жив, — ответил он.
Повернулся и пошел, ни мало не сомневаясь, что за таким мужчиной она, как собачка, побежит следом. Сострадание разом уступило место прежней неприязни.
Она заставила свое тело двигаться. С каждым шагом боль уходила, наконец ее тело снова обрело силу и прыгучесть.
Лес поредел. Просветы становились все шире, наконец блеснуло серое небо. Огромное очищенное от деревьев пространство было отдано под поле. По другую сторону были домики, сараи, изгороди для скота, конюшни, огороды. Стадо коров паслось в сторонке, от ручья шли, грозно гогоча, серые гуси. Коза пыталась взобраться на похляпое дерево, а еще три козы с козлятами следили за ее отважным деянием.
— Ты сиди здесь, — велел он. — Не высовывайся. Я загляну в село, вдруг да куплю поесть.
Она искоса посмотрела на его обезображенное лицо.
— Может быть, лучше мне?
— Ну да, тебя дождешься. Схожу я.
— А твоя разбитая морда?
Томас равнодушно двинул плечами.
— Ну и что?.. За русского примут, еще лучше.
Он исчез, пробираясь ради осторожности за кустами, по распадку, приближаясь к домам незамеченным. Боится, поняла она, и у самой по спине пробежала холодная ящерица страха. Люди Тайных уже могли проехать через это село, оставить приметы. А то и объявить награду за поимку, как уже было.
Пользуясь возможностью уединиться, она попятилась, отыскала кусты погуще. С Томасом стеснялась признаться, что нуждается в таких минутах, а сейчас едва дождалась, пока осталась одна.