— Это ж дуб, — удивился калика.
— С такими плодами...
Сверху зашуршало, зеленые ветки раздвинулись. На них злобно глядело красное перекошенное лицо. Грубый голос проревел:
— А, гости... Давно не захаживали! Соскучился.
Томас сказал вежливо:
— Я слыхивал, что на Руси гостя сразу в баньку, накормят, напоят, спинку почешут. А потом уже беседы...
Человек на дереве зло хохотнул:
— Будет тебе банька!.. Не только спинку и ниже спинки почешу... у меня есть чем почесать, но и шею намылю. Тебе баньку по-черному аль иначе?
Томас хотел было ответить с достоинством, что он-де не черная кость, а благородный рыцарь, но среди ветвей уже затрещало, посыпались сучья, куски коры. Задев нижнюю ветку, на смятую траву упал грузный человек поперек себя шире, весь как медведь, с короткими кривыми ногами, цепкий и увертливый. В громадном теле чувствовались и громадная сила, и звериная ловкость. Он был в лаптях, красной рубахе и серых портках с мокрым пятном сзади.
— Старый знакомый, — сказал Олег равнодушно. — Ты гляди, даже на воле можно такую харю отъесть, что щеки из-за спины видны. Значит, назад в клетку не восхочется...
Томас ахнул:
— Свистун?
— Соловей отныне мое имя, — сказал мужик зловеще. — Ну-ка, дурачье неотесанное... сымайте одежку, складывайте сбрую. Монеты в кучку справа, доспехи и ножи — слева.
— А веревку свою брать, аль ты дашь? — спросил Олег очень тихо.
— Каку-таку веревку? — не понял разбойник.
— Да это так, к слову... Нам куды?
— Да там и стойте, — разрешил Соловей. Подумал, махнул рукой. — Чо вас, таких согласных, гонять туды-сюды, как клопов? Я вас там и прибью. Как жаб.
Томас побагровел, с лязгом опустил забрало. Его пальцы сжали рукоять меча. Олег поинтересовался:
— Голых?
— А чо не так? Бабы соромишься? Так я вас быстро.
Томас выругался, не стыдясь женщины, выдернул меч и пришпорил коня. Соловей-разбойник торопливо сунул четыре пальца в пасть, набрал в грудь побольше воздуха, раздулся, как сарай, и свистнул.
Конь задрожал и попятился. Томас ощутил, как зловещий свист пробирает до костей, даже до мозга костей. Пальцы ослабели, он едва не выронил отяжелевший меч. Конь отворачивал морду, приседал на круп, вперед не шел, несмотря на понукания и даже острые шпоры.
Олег прикрылся полой душегрейки, его конь отступал до тех пор, пока не оказался в укрытии за деревьями. Яра, бледная и с вытаращенными глазами, хваталась за руку Томаса. Тонкие пальцы дрожали, она вздрагивала и беспомощно смотрела на отважного рыцаря.
— Дорогой друг, — проговорил Томас с трудом, — мой боевой конь... Неужто мы отступим перед какой-то жабой...
Соловей-разбойник проговорил издевательски, не вынимая пальцев изо рта, так что изжеванные и обслюнявленные слова выползали в самом деле медленно и трудно, как жабы весной:
— Иде... виды...вал жаб на древе...
— У сарацин, — прохрипел Томас, потому что разбойник опять засвистел во всю мочь, — у халдеев... у македонцев...
— Счас ты увидишь халдеев, — пообещал разбойник. — Эт те не на каменные стены, как мартовский кот, лазить.
Томас в бессилии стискивал зубы, но его оттесняло к стене деревьев. Олег сказал свирепо:
— Ты какой-то новый гад, раньше таких на Руси... на земле не было. Но, как говорят здесь, не по росту сук рубишь, не поймавши соколов, а уже перья щиплешь!
Разбойник сузил в щелочки и без того узкие глаза.
— А чо ловить-то? Сами явились. Как и было обещано.
— Кто обещал? — насторожился Олег.
— Кто знает много.
Томас пробовал поднять меч, но тот весил целую гору. Оглянулся на шорох: Яра, укрывшись с конем за толстенным деревом, доставала лук. Одну стрелу зажала в зубах, вид у нее был лютый.
Стыдясь, он слез с коня и, выставив перед собой щит, вышел из-за деревьев. Свист хлестнул по ушам, но, странное дело, щит все-таки давал защиту. Томас навалился вперед, пошел, продавливая тугую волну свиста, будто ломился сквозь стену вязкой глины.
Он почти ничего не видел впереди, в щит уперся плечом, нажимал, а когда наклонился чуть ли не до земли, свист оборвался, будто ножом отрезали. Томас упал вперед, как подкошенный, проклиная хитроумного противника. Свист тут же снова хлестнул по ушам, яростный и ломающий кости.
Волна ветра и раздирающего уши свиста покатила Томаса обратно как перекати-поле. Только и успел вцепиться в щит и не выронить меч. Ударило о дерево так, что в глазах потемнело, а во рту стало солено от крови. Затрещало, его вкатило в кусты, прямо перед глазами увидел торчащие шипы терновника. Тут проклятый свистун просчитался, на нем доспехи не зря. Но все равно в голове шумело, как сквозь толстое одеяло Томас услышал встревоженный голос Яры:
— Сэр Томас, ты жив?
— Спроси чего полегче, — огрызнулся он.
— Тогда помогай калике, — сказал голос требовательно.
Томас со стоном попытался подняться. Успел подумать, что, к счастью, в Британии женщины не такие. Сидят и ждут. Рыцари за них дерутся, ломают копья и мечи, а они сидят и ждут, чтобы достаться победителю. Оно и верно, от победителя крепче дети бывают. А на Руси, как рассказывал сэр калика, они сами коня на скаку...
Он упал бы, но сильные руки поддержали. Томас тряхнул головой, очищая взор, от чего забрало с лязгом опустилось и стало совсем темно. Он сковырял пальцем грязь с решетки. Яра отпустила его, высматривала из-за дерева цель. Ветер трепал ее золотые, как спелая пшеница, волосы, взгляд лиловых глаз был хищным и нехорошим. В них была гроза, фиолетовые тучи и злые молнии.
— Я сейчас, — пообещал Томас. — Я сейчас...
Прячась за деревом, выждал момент. Разбойник свистел и свистел, не прекращая жуткий свист, откуда из него и лезло, напротив него качался под ударами невидимого ветра калика. Одной рукой он закрывал лицо, другой лапал то ножи на поясе, то пытался достать из-за плеча лук.
Томас, перебегая от дерева к дереву, начал заходить сбоку. Кони виднелись за стеной деревьев, они всхрапывали и пытались убежать, но Яра сумела набросить узду на сучья. Разбойник следил за рыцарем налитым кровью глазом. Не потерять бы чашу, подумал Томас с беспокойством. Уже терял, вызволять труднее.
Другая мысль мелькнула в разгоряченной голове. Рядом с чашей подлое колдовство язычников теряет силу, это убедился еще в деревянной башне. А если попытаться и здесь?..
Он отступил, сорвал мешок с седла. Калика держался изо всех сил, ноги его пропахали в земле две борозды, но его отжимало все дальше к деревьям, не давая натянуть лук.