Куда бы она ни поворачивалась, Яра чувствовала, как его черные глаза следят за нею пристально и неотступно. Улучив момент, тихо спросила калику:
— Кто это?
Тот даже не переспросил, ответил так, будто уже расспросил гостей, гридней и дворовых девок.
— Шахрай. Владетельный князь рода Рюриковичей. Его земли лежат западнее. Богат и знатен хоть убей, а еще у него несметные табуны, что-то еще... запамятовал. Приглянулся?
Она зябко передернула плечами.
— Еще бы. Я просто чувствую, как его глаза ползают по всему моему телу!
— Ну, — сказал калика разочарованно. — Удивила... Кто на тебя смотрит иначе? Я знаю и такого, чьи не только глаза, но и губы поползали бы...
Она проследила за его взглядом — калика смотрел на бравого рыцаря, ощутила, как горячая кровь бросилась в лицо, а по всему телу побежали сладкие мурашки, ноги ослабели, а в низу живота стало жарко, словно на солнцепеке.
Теперь перед Томасом стоял прибор из тонкого черненого серебра, массивные серебряные ножи с богато украшенными рукоятями, а на блюде истекал соком жареный поросенок, выкормленный на молоке и орехах, на блюдах поменьше зазывно пахла севрюга, нарезанная тонкими пахучими ломтями. В маленьких чашах желтело свежее масло, высились горки земляники, клубники, морошки, черной смородины.
Томас осторожно поинтересовался:
— Ваше княжеское преосвященство, а почему у многих на лице мелкие ямочки? У вас часто бывает оспа? Я видел однажды в Сарацинии...
Князь отмахнулся.
— Лет пять тому пришла мода есть вилками. Ну, вот этими рогульками. Ну, понятно, это ж не стрелой подбить гуся в полете! Редко кому удается с первого раза попадать в рот.
Томас удивлялся странным причудам. Ложки, вилки, щипцы... Все дурь и вредное излишество, если можно брать гусиную лапу руками!
— А чего не откажутся?
— Если бы князь принуждал, уже б за мечи схватились. Головы бы положили, но вилками есть не стали. А так — мода! Это страшнее всего. Всяк подчиняется, да еще и других спешит опередить.
По другую сторону Томаса быстро захмелевший старик, расплескивая хмельное вино, рассказывал громко:
— Это была битва битв! На нее съехались сильнейшие богатыри, а князья одевали одежду простых ратников и вставали в первые ряды, дабы добыть себе славу, а дружине — честь. Кощунники сложили бессмертные кощуны, где князья напущаше... э-э-э... белых кречетов на серых утиц, кречеты — это наши, а поганые утки — не наши, где вскормленные с конца копья и вспоенные, как кони, из шолома, рубили и крушили, добываше себе честь, а князю славу... ага, это я говорил. Кровь лилась ручьями, реки от пролитой крови вышли из берегов и затопили поля, нанеся немалый ущерб сельскому хозяйству! Это был пир мечей, на котором гостей поили красным вином и поили досыта!.. От рева боевых труб падали вороны на лету, а кони глохли, от топота дрожала земля, от конского ржанья лопались уши, от их навоза... гм... Яростно и доблестно сражались обе стороны, смерть в бою была сладостна и почетна, а бегство позорно и обло...
Его никто не слушал. Похоже, он рассказывал уже не раз, да и описание битвы напомнило Томасу схватки на равнинах Британии с такой точностью, словно это рассказывал дядя.
Он с каликой и Ярой еще насыщались как опоздавшие, а за столом уже пошли беседы. Князь провозгласил негромко, но все услышали:
— Что нового слышно с границ, с дальних застав богатырских?
— Бдят, батюшка!
— Неусыпную службу правят!
Князь поморщился.
— Это слова. А что было сделано? Кому отворот дали, кому рога сбили, кто бивни сложил на границе нашей?
Переглядывались, пихали друг друга. Наконец один из старых богатырей заговорил неспешно:
— Проездом через заставу Тьмутараканскую я был свидетелем быстрого, но непростого боя... С края восточного и преподлейшего, откуда была взята наша вера христианская, — он небрежно махнул рукой вдоль груди, похоже — перекрестился, но Томас даже не понял, справа налево или слева направо, — явилось чудовище озорно, стозевно... ну, вы знаете о ком я. Взялось пожирать скот, задирать девок, что в лес за ягодами, и коров, что на опушках траву, рыбу воровало из сетей... Народ взвыл, взмолился: где же тот богатырь земли русской, что явится и спасет?
Князь крякнул:
— А что ж сами? Вышли бы с вилами да косами!.. Знаю, даже мечи и боевые луки есть в каждой третьей хате!
Старый богатырь с усмешкой развел дланями.
— Ты ж знаешь свой народ... Что можно переложить на плечи соседа, обязательно переложат. А тут еще по новой вере: все в руке бога, ни один волос не падет без его воли... Это лучше, чем тонешь, а к берегу греби, на богов надейся, а сам не плошай. Словом, молились и ждали. А зверь поел их скот, поел их собак, разорил огороды, по ночам начал срывать ставни и проламываться в хаты. Понятно, что утром находили только обглоданные кости...
— А что же соседи? — вскрикнул князь. На его лице было сильнейшее возмущение, Олег его понимал. Даже Томас хмурился и сжимал кулаки. Яра сердито сопела.
— А что соседи? Слушали. И знали, что завтра зверь проломится к ним. Но лишь молились, вместо того чтобы хотя бы на ночь подпереть двери и ставни. Пожранных зверем новый бог возьмет к себе, так сказано... Неправедно пострадавшие, смиренные. Не пойму, зачем Христу такие неумехи?.. Короче, во всем селе остались три уцелевшие семьи, когда мы ехали через это село. Про зверя мы не знали, потому дивились пустым разоренным избам. На ночь остановились у оставшихся. От них и узнали все. Те жалели нас, советовали ехать дальше. Мол, нам все одно помирать, а вам-то зачем?
— Ну-ну, — поторопил князь. — Ты живой, я вижу!
— Да разве это жизнь? — отмахнулся богатырь. — Считай, что зверь меня съел. Или ты съел.
— Но-но, не заговаривайся. Как зверя убили? Аль только отогнали?
— Мы точили мечи, готовились к ночи. На вечерней заре уже услышали его вой, смрадный запах. Зверь шел большой и сильный. Мы, охотники бывалые, знали по запаху многое. Он шел прямо на нас. Мы, понятно дело, изготовились с мечами да копьями. Кто крещен — молился, кто в старой вере — призвал богов взглянуть на славный бой, а кто ни сюды Мыкыта, ни туды Мыкыта, тот сопел да чесался, ждал. Зверь уже подошел к нашей избе и начал отдирать приколоченные ставни. Поверишь, князь, толстые доски он срывал, как листья лопуха! Мы уже видели его ужасную морду, когда послышался конский топот. Со стороны заходящего солнца скакал огромный всадник. Когда он подъехал к нашему дому, зверь кинулся на него. Клянусь, прямо от нашего дома он прыгнул саженей на пять прямо на грудь всадника! Конь едва устоял, а был огромный, как скала, жеребец, всадник же схватился со зверем.