Она услышала свой стон, тело ее непроизвольно выгнулось, прижимаясь к нему сильнее, ибо рыцарь все-таки держался на растопыренных локтях, упершись ими в землю, не давил со всей дури. Его толстое железо не могло скрыть того жара, что разгорался в нем, и Яра понимала, что доспех сбросить так же легко и быстро, как и одежку попроще...
Внезапно рыцарь сдавленно выругался сквозь зубы. Она услышала звон, потом еще звонкий щелчок, стук и шорох покатившихся камешков.
— О Томас, — сказала она тихо, — Томас...
— Так они нас достанут тоже, — ответил он зло. — Быстро спрячься в той нише!
Он вскочил и быстро подхватил с земли меч. Другой рукой толкнул ее к скале. Яра укрылась под нависающим каменным козырьком, все еще оглушенная нахлынувшими чувствами.
Тут же на землю обрушилась новая волна зловония. Перья-стрелы ударили в камни и землю, а птицы шумно пронеслись над головой Томаса. Он едва успел пригнуться, но одна успела вытянуть костистые лапы, и он качнулся от толчка, по шлему отвратительно скрипнули острые когти. Еще одна выставила перед собой крылья, гася встречный ветер, тяжело обрушилась на землю шагах в пяти от Томаса.
Он едва успел взять меч наизготовку, как она развернулась и, балансируя крыльями, пошла на него, выставив зубастый клюв. У Томаса стало сухо во рту. Птица была покрупнее волка, но клюв ее был таков, что только доспехи им долбить, а то и эту скалу в поисках червяков.
Птица издала жуткий крик. Пасть распахнулась жутковатая, как пышущая огнем жаровня. Блеснули острые волчьи зубы. Томас сразу понял, какими червяками может питаться такая птица.
Он замахнулся мечом, птица умело увернулась, но он уже ударил точно и быстро. Лезвие упало на спину с такой силой, что рассекло бы пополам... будь на ее месте бык, но сейчас стальное лезвие соскользнуло по плотно подогнанным перьям, и Томас едва удержался на ногах.
Птица выбросила вперед клюв. Томас ощутил удар в плечо, скрежет. Его с силой дернуло, он отмахнулся мечом, со страхом и недоверием смотрел на вмятину в доспехе.
Внезапно сзади щелкнуло, и унеслась прочь, едва не задев его, стрела. Он сердито заорал, требуя, чтобы прекратила дурость: и так видно, что даже лезвием не просечь плотные перья, а уж стрелой и подавно... разве что зайти сзади и пустить стрелу так, чтобы прошла между перьями, но последние слова задавил в себе, а то дура в самом деле выбежит из укрытия и сама получит клювом, как кроль меж ушей.
Яра крикнула сердито:
— Теперь попробую попасть в глаз!
— Ты попадешь в глаз, — закричал он зло, — если его нарисовать во всю эту скалу! Не высовывайся!
Он представил, как тетива бьет ее по тонкой нежной коже, а там вспухает багровая полоска, заорал еще громче:
— Это приказ, корова!
— Я только хочу помочь...
— А какой была клятва вассала?
— Да молчу, молчу...
Новая волна вони накатила с такой силой, что Яра закашлялась, а стрела соскочила с тетивы. По камням звякали стрелы с железными наконечниками, затем она услышала шум крыльев, заскрежетали когти по валунам.
Томас рубился с птицей. Бой был страшным и нелепым, ибо меч соскальзывал с перьев, а птица звонко долбила клювом в доспехи. Однажды пробив толстое железо, как гнилую кору, больно ухватила клювом вместе с рубашкой и кожу.
Приловчившись, он уже не старался зарубить ее острым, как бритва, лезвием, а бил, как молотом, бил по голове и шее, пока птица не стала промахиваться: голову ей залило кровью.
Три птицы одна за другой с жуткими криками рухнули на камни. Растопырив крылья, они развернулись к прижатому к скале рыцарю. Томас в последнем усилии нанес сильный удар. Птица упала, снова поднялась — один глаз вытек, другой смотрел яростно и неукротимо.
Томас крикнул:
— Не высовываться!.. Если я не встану, то беги вдоль стены обратно.
— Зачем?
— Жить совсем неплохо, дурочка!
— Томас...
Птицы бежали на человека, но, наткнувшись по дороге на залитую кровью первую, внезапно набросились на нее с неистовой яростью, словно волки, добивающие раненого собрата, начали клевать и рвать когтями. Перья полетели во все стороны, брызнули струйки горячей, дымящейся крови. Обнажились внутренности: сизые, слизкие, пахнущие еще отвратительнее.
Яра с брезгливостью отвернулась.
Эти летающие твари убрались, оставив между камней окровавленные перья, раздробленные кости, даже череп раздолбили. Томас зябко передергивал плечами, представив себе, как такие клювы долбили бы его доспехи.
Запад неба был покрыт розовой корой заката. Томас перевел дыхание, снял с помощью Яры доспехи, осмотрел. Как будто черти на нем горох молотили — весь во вмятинах! Нет хуже для рыцаря, чем разбитые доспехи. Одно утешение: закрыл собой коней и женщину.
Яра, отважная и стойкая женщина, развела костер, собрав жалкие хворостинки и сучья, жарила на вертеле зайца. Мол, даже если придется ночью умереть, то лучше умирать не голодными. Томас не удержался, осмотрел придирчиво.. Освежевала по всем охотничьим правилам, жарит умело, так что вряд ли очень врет, что знает охоту. Впрочем, в дикарских племенах женщины вынужденно умеют больше, чем в цивилизованных. Там мужчины ни к черту.
Он с тоской смотрел на звездное небо, где мелькали крупные тени. Глаза летающих зверей следили за ним неотрывно, и он видел, как проносятся всякий раз по два багровых уголька. Не простые птицы, те с заходом солнца слепнут. А ночные не летают днем...
Дорога назад отрезана хищными птицами. Их расположилась там целая стая. Слева отвесная скала, а справа в двух шагах бездонная пропасть. Идти только вперед, но там слышно тяжелое громыхание. Похоже, за поворотом уже широкая долина, где великаны на носорогах вытаптывают ее вдоль и поперек, заглядывая в каждую мышиную норку.
Они сидели у костра, когда грозный топот стал ближе. Земля содрогалась, словно на дорогу обрушивались скалы. Великаны, обыскав все окрестности, возвращались. У Томаса волосы встали дыбом. Те промчатся по этой узкой полоске между отвесной стеной из гранита и пропастью! Их вобьют в землю, растопчут, а его железный панцирь расплющат так, что превратят в тончайший лист, в который можно будет заворачивать солонину...
Томас вскрикнул в отчаянии:
— Неужто все? Неужто мы погибли, и никто нам не в состоянии помочь? И чашу уже не принести в Британию?
Яра смотрел в его бледное изможденное лицо, слышала только грохот своего сердца. Потому глыбы, что раздвинулись в трех шагах прямо в каменной стене, раздвинулись для нее бесшумно. Поднялась исполинская фигура в два человеческих роста, массивная, ноги до колен утопали в земле.