– Вы о чем? – переводя взгляд с одной девчонки на другую, настороженно спросил Леголас-Гена. – Кто такой Пилипенко?

Кисонька недовольно поморщилась – этот еще лезет! Мужчина должен молчать, когда люди о деле разговаривают!

– Может, к Олегу Петровичу обратиться? – предложила она.

– И что мы ему скажем? – уныло откликнулась Мурка.

Сестры оглянулись на Остапчука и нерешительно двинулись в его сторону.

– Уже уходите? – с деланым сожалением, сквозь которое пробивалась искренняя радость умученного гостями хозяина, спросил их Олег Петрович.

– Я тоже считаю, что пора заканчивать, – решительным тоном хозяйки дома распорядилась поэтесса Раймунда, неожиданно вырастая на их пути, словно мухомор в блестках. – Я терпеливо ждала, пока все разойдутся, а теперь готова ее забрать, и прошу меня больше не задерживать! – И она наполеоновским жестом скрестила на груди коротенькие пухлые ручки.

– Кого забрать? – только и смог пробормотать Остапчук.

– Естественно, пектораль, – невозмутимо ответила Раймунда. – Мою пектораль, которую мне Мозолевский подарил. – Она совершенно спокойно вытащила из сумки целлофановый пакет, встряхнула его и подставила Остапчуку. – Пакуйте и вызовите мне такси, пожалуйста!

– Сегодня что – все с ума посходили? – после долгой паузы выдавил Остапчук.

– Многих великих людей современники принимали за безумцев, – изрекла поэтесса. – Да вы не волнуйтесь! – подбодрила она Остапчука. – Деньги от продажи пекторали будут потрачены на благое дело – на публикацию миллионным тиражом моего поэтического сборника «Я и Вселенная во мне»!

– Какая продажа? – перестав наконец хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, взвыл Остапчук. – Убирайтесь немедленно вон, пока вас не вывела охрана!

– Ах, вот как вы заговорили! – Раймунда воинственно уперла коротенькие ручонки в пышные бока. – Сперва сами наобещали – отдам, отдам, – а теперь в кусты? Не выйдет! – Она грозно потрясла толстеньким, как сосиска, пальцем под носом у Остапчука. – Если мне немедленно не вернут мою собственность, я подам в суд! И потребую компенсации за все десятилетия, что пектораль была отнята у законной владелицы! То есть у меня! – она ткнула себя в грудь. – А сейчас я ее забираю! – обойдя застывшего Остапчука, она решительно затопотала в сторону ниши.

– Куда? Не смейте трогать пектораль! – возопил Остапчук, бросаясь за ней. – Охрана!

– Тут, тут… – откликнулся от столов Пилипенко, даже не поднимая головы и продолжая сосредоточенно накладывать себе виноград на тарелку.

– Да что ж это такое! Сговорились вы, что ли? – взревел Остапчук, хватая Раймунду за руку в самый последний момент, когда она уже собиралась откинуть прикрывающую нишу занавесь.

Мурка успела смутно удивиться – вроде бы только что, буквально две минуты назад, эта занавесь была отдернута, а ниша открыта!

– Не смейте меня хватать! – вырывая руку, взвизгнула Раймунда. – Это моя пектораль, а не ваша!

И в эту секунду за задернутым занавесом загрохотало. Послышался звук падения чего-то тяжелого – и звон бьющегося стекла.

– Пектораль! – в один голос завопили Остапчук и Раймунда и оба рванули занавесь с такой силой, что ткань, не выдержав, вырвалась из зажимов крепления и плавно, как в замедленной съемке, пала к ногам.

Витрина лежала на боку. Грубо отогнутая клемма сигнализации торчала в сторону. В крышке зияла дыра, похожая на неровную звезду. Поблескивающие в свете ламп осколки усыпали пол в нише. Покрытие черного бархата, словно выдранное чьей-то сильной рукой, беспомощно свисало сквозь дыру в стекле. И больше в нише ничего не было.

В сумочке у Мурки пронзительно заверещал мобильник. Не отводя глаз от разграбленной ниши, девчонка нашарила аппарат.

– Слышь, Мурка, – раздался в трубке смущенный голос Вадьки, – тут это… Надо Саляма из туалета выпустить. Его там заперли, а дверь выбивать неудобно, и так мы в этом музее такое устроили… – Он снова замялся. – И вообще тут непонятное творится!

– Ты даже не представляешь, до какой степени! – ответила Мурка. – Пектораль похитили!

Глава 8. Ломай дверь, к черту!

– Дай сюда! – За несколько километров от музея, в рабочей комнате «Белого гуся» Сева выдрал телефон у Вадьки из рук и лихорадочно просипел в трубку: – Мурка, никто! Слышишь, ни один человек не должен покинуть зал! – И тут же Сева метнулся к микрофону и уже в полный голос решительно скомандовал: – Салям! Ломай дверь!

– Ты чего? – растерянный Вадька следил за действиями друга. – Мы и так там, что могли – уже поломали!

Сева поднял на Вадьку взгляд, сияющий бешеным азартом и настоящим победным торжеством:

– На что хочешь спорю – Остапчук не вызовет милицию! Даю ему двадцать… ну, тридцать минут – и он рванет к нашему великому сыщику, чтобы тот по-тихому вернул пропажу! Согласись, при таком раскладе не годится, чтобы великого сыщика нашли запертым в туалете! – закончил Сева. – Для имиджа плохо! Так что ломай, Салям, – что такое фанерная дверка по сравнению с золотой пекторалью! Ломай дверь, к черту!

На мониторе крашеная дверь туалета начала отдаляться – Салям отходил к дальней стене для разбега. Резко качнулась навстречу… Снизу вверх поперек экрана мелькнула вскинутая для удара Салямова нога.

– Не ногой! – завопил Вадька.

Поздно. Толстый каблук ботинка ударил в замок. Что-то хлопнуло, будто надутый бумажный пакет лопнул.

– Но это же другая нога! – заверещала Катька. – Или ты и сюда свои штучки насовал?

По Вадькиной несчастной физиономии видно было, что да – насовал.

Из другого ботинка Саляма тоже повалил черный дым, настолько плотный, что монитор снова затянуло сплошной непроницаемой пеленой. Кажется, дым был еще и едким, потому что из динамиков донесся судорожный кашель Саляма. Изображение задергалось – сгибающийся от кашля Младший Служащий заметался по туалетной комнате. Сквозь дым на него надвинулось что-то белое – кажется, умывальник, – и тут же послышался грохот. Потом что-то подвернулось под ноги – сдается, это был унитаз. Грохот повторился. Наконец Салям ударился обо что-то плечом… Дверь туалета хрустнула и вывалилась в коридор. Салям выкатился следом. Из-за его спины медленно и лениво плыли полосы черного дыма, вытягивающегося из туалета и расползающегося в воздухе музея.

– Ну все, ребята, – безнадежно вздохнула Катька, – с Севкиной любовью к гонорарам, а твоей, Вадька, страстью к технике нам теперь хочешь не хочешь надо получить заказ от Остапчука… и еще обязательно поймать вот этого, в черном, что тут бегал.

– Его-то зачем так уж обязательно? – мрачно пробурчал Вадька. Действительно, с вмонтированными в ботинки прибамбасами плохо получилось. А ведь на испытаниях все работало!

– А чтоб хотя бы разгром музейной экспозиции на него свалить! – ехидно сообщила младшая сестрица. – Потому что за разгром музейного туалета все равно платить нам. Из гонорара от Остапчука.