Мы шли довольно долго, всё время заворачивая. Откуда-то доносился ровный непрерывный гул. Где-то работали огромные машины. Нет, это скорее похоже на завод!
Наш провожатый неожиданно остановился у двери № 1 и постучал. Мы вошли в большой кабинет с прекрасной мебелью, устланный коврами. Я обратил внимание на то, что и в этом кабинете не оказалось окон. Стены были заставлены шкафами с книгами и увешаны техническими чертежами. В углу стоял несгораемый шкаф, а возле большой шведской конторки — вращающаяся этажерка с папками. У конторки, освещаемой лампой под зелёным абажуром, сидел бритый человек и что-то писал. На столе затрещал телефон. Сидящий за столом взял трубку.
— Алло! — и он отдал краткое приказание на неизвестном мне языке.
Потом он откинулся на спинку вращающегося кресла и повернулся к нам лицом. На нём был серый пиджак и вместо жилета серая шерстяная фуфайка с острым вырезом на груди, из которого выглядывал отложной воротничок и клетчатый галстук. Можно было подумать, что мы находимся в кабинете директора фабрики. Окончив осмотр костюма, я перевёл глаза на лицо иностранца и невольно вскрикнул от удивления. Перед нами был англичанин, которого мы вытащили из болота.
Он также, по-видимому, был удивлён этой встречей.
— А, старые знакомцы! — сказал он. — Садитесь. Мы сели возле стола. Минуту англичанин смотрел на нас, как бы раздумывая, потом неодобрительно покачал головой и, постучав по столу чертёжным угольником, сказал:
— А вы всё-таки не послушались моего совета.
— И пока живы, — заметил я, стараясь держаться непринуждённо.
— Пока! — многозначительно ответил англичанин. — Это чистая случайность, что вы не разбились, как яичная скорлупа…
Он побарабанил пальцами по столу и вдруг быстро повернулся вместе с сиденьем кресла и углубился в бумаги, как бы забыв о нас. Наступила довольно томительная пауза. Потом он так же резко опять повернулся лицом к нам.
— Те, кто идёт по ветру, не возвращаются! — отчеканил он, повторяя слова Николы, сказанные мне. — Или они умирают прежде, или… теперь… Но вы спасли мне жизнь. Я в долгу перед вами, и я не хочу вашей смерти. Но, — англичанин поднял палец вверх. Потом опять повернулся вполоборота, что-то быстро написал на листке бумаги и спросил: — Как вас зовут и кто вы?
— Клименко, Георгий Петрович. А его зовут Никола. Англичанин тщательно записывал мои ответы, как судебный следователь. Он спросил меня о возрасте, должности, образовании, цели путешествия (это последнее интересовало его больше всего). Я не считал нужным скрывать что-либо от него.
— А можно узнать, с кем я имею честь говорить? — спросил я, чтобы несколько уравнять наше положение. Англичанин как-то фыркнул и бросил:
— Можно. Вы имеете честь говорить с мистером Бэйли…
— Мистер Бэйли? — удивлённо переспросил я. — Тот самый, который снарядил экспедицию на «Арктике»? Значит, вы не погибли?
— Для всех, кто там, против ветра, я погиб. Но для вас, как видите… Вот что, мистер… Калименко…
— Клименко, — поправил я.
Но мистеру Бэйли не давалась моя фамилия, и он повторил её на свой лад:
— Вы, мистер Калименко, не уйдёте отсюда. Вы тоже погибли для всех, кто живёт против ветра. Вы метеоролог, это хорошо. Вы мне будете полезен. Нужно сделать, чтобы вас не искали вант… товарищи.
— Это невозможно. Как только обнаружится, что я пропал без вести, на поиски будет снаряжена экспедиция.
— О, вы очень любите разыскивать пропавших людей! — с иронией сказал Бэйли. — Своих и чужих: Нобиле, Кулик, Горский…
Это удивило меня. По-видимому, Бэйли знал всё, что делается «против ветра», то есть во всём мире. Очевидно, он имел радиостанцию.
— Да, мы не привыкли оставлять без помощи человека, нуждающегося в ней, — ответил я с некоторой горячностью.
— Очень хорошо, — с той же иронией ответил Бэйли. — Но мы устроим так, что вам не нужна будет никакая помощь. Не беспокойтесь. Я уже сказал, что пощажу вашу жизнь. Но можно будет взять вашу одежду, в которой вы путешествовали, разорвать, окровавить её и бросить на пути тех, кто будет искать вас. Вас разорвали звери. Кончено! Экспедиция вернётся назад. Я не хочу, чтобы сюда кто-нибудь приходил… Вы можете идти, — закончил Бэйли, неожиданно обращаясь к Николе.
И когда Никола вышел из комнаты, мистер Бэйли поднялся, прошёлся по кабинету и сказал:
— Мне ещё надо с вами поговорить.
— Мне также, — ответил я, всё ещё пытаясь «уравнивать положения», если только можно уравнять положения пленника, каким я был, и человека, в руках которого находилась моя жизнь.
И, не давая говорить Бэйли, я быстро продолжал;
— Вы говорите о том, что не желаете, чтобы кто-нибудь узнал о вашем существовании и нашёл дорогу сюда. Это невозможно. Допустим, что вам удастся инсценировать мою гибель. Но научные исследования не будут приостановлены. Я ещё не знаю, что вы здесь делаете, но для меня уже вполне ясно, что это по вашей вине изменилось направление ветров, а следовательно, изменился и климат. Пока население ещё не очень обеспокоено, но учёные всего мира уже давно с тревогой следят за необычайными явлениями, происходящими в атмосфере. Рано или поздно все почувствуют понижение атмосферного давления. На смену нашей экспедиции пойдут «по ветру» другие, и ветер неизбежно приведёт их сюда.
— Я это знаю, — ответил Бэйли, с нетерпением выслушав меня. — Рано или поздно это должно случиться. Они придут сюда, и… тем хуже для них! А вы… вас я однажды уже предупреждал, но вы не послушались меня. Вот вам ещё одно предупреждение: не пытайтесь убежать отсюда. Это может вам стоить жизни. Больше я не пощажу вас. Скажите это и вашему якуту. Поняли? Я предоставлю вам некоторую свободу, если вы дадите мне слово… Впрочем, можете не давать: вы сами увидите, что бежать отсюда немыслимо. У вас здесь будет много работы. Теперь идите, мистер Калименко. Уильям покажет вам вашу комнату.
Бэйли позвонил. Вошёл слуга.
— Уильям, проводите мистера Калименко в комнату номер шестьдесят шесть. До свиданья.
— Разрешите Николе поселиться в одной комнате со мной? — сказал я.
Мистер Бэйли подумал.
— Пожалуй, можно, — сказал он. — Но помните: никаких заговоров. До свиданья.
Я откланялся, и мы с Уильямом отправились по длинному дугообразному коридору, затем спустились этажом ниже и углубились в настоящий лабиринт. Меня удивило то, что на всём пути мы не встретили ни одного человека. Я спросил моего проводника, где же люди, но он ничего не ответил. Быть может, он не знал ни русского, ни немецкого языка, а вернее — не хотел говорить.
Я вошёл в мою «камеру заключения». Комната имела около тридцати квадратных метров, высота же едва ли достигала четырёх метров. Стены были покрыты фанерой. Одна лампочка на потолке, другая на письменном столе. Две узкие кровати у стен и несколько простых стульев.