Руки людей сами собой потянулись к оружию, однако фигура казалась неподвижной, от нее веяло холодом и смертью.
Но даже обойдя вокруг, рассмотрев мельчайшие подробности этого странного создания, они так и не поняли, что оно собой представляло гигантскую скульптуру, высеченную из камня резцом нечеловеческого скульптора, или что-то совсем иное?
Скорее последнее… Камень, немой свидетель промелькнувших тысячелетий, запечатлел в себе следы трагедии, происшедшей здесь много веков назад.
То, что в начале показалось им коленопреклоненной скульптурой, высеченной из целого куска скалы, на самом деле было чем-то совсем иным.
Великан, изнемогая в неравной борьбе с неведомым могучим врагом, упал на одно колено. Но он все еще сопротивлялся, до самого последнего момента пытаясь поднять свое чудовищное оружие — палицу, намного превосходящую в обхвате туловище взрослого человека.
Огонь, бушевавший вокруг него, был неумолим. Он оплавлял стены ниши и даже камень под ногами превращал в жидкую огненную грязь.
Но и тогда, в огне, великан продолжал бороться. Глеб видел все так ясно, словно сам находился в этом месте тысячи лет назад.
И не огонь погубил этого бесстрашного бойца, что-то еще более ужасное, что-то такое, что превратило живое тело в навсегда застывший камень, в тюрьму, заточившую внутри себя померкнувшее, но все еще живое сознание.
— Причудливое создание природы. Я видел еще более странные в горах, там, где дуют сильные ветры. За столетия они вгрызаются в скалы и постепенно ваяют из них фигуры великанов. — Крушинский говорил так, словно старался самого себя убедить в этой простой истине.
— В эту нишу не проникают ветры, — возразил ему Глеб. Он чувствовал, что приближается время схватки с неведомым и страшным противником, поджидавшим их в этой долине. Теперь они должны были отбросить страх и четко представлять то, что могло находиться за следующим поворотом дороги. Ожидание неведомой опасности всегда хуже ее самой, какой бы ужасной ни была эта опасность.
— Зато здесь достаточно лавы. Мы в жерле вулкана. Поток лавы мог создать эту причудливую фигуру…
Глеб понял, что Крушинский не верит в собственные слова, и не стал возражать.
— У меня такое чувство, — задумчиво проговорил он, пристально разглядывая бесформенную каменную корку, покрывавшую голову великана, словно он все еще жив…
— И так мороз по коже продирает от этого места, а тут еще ты со своими фантазиями!
— Пойдемте отсюда, отроки, — поддержал Крушинского Васлав. — Это место не для смертных людей!
— Нет! Подождите. — И неожиданно для самого себя, отстранив руки товарищей, пытавшихся его удержать, Глеб подошел к статуе вплотную.
Невидимая ладанка на его груди запульсировала и наполнилась теплом, впервые с тех пор, как он пересек границы этого мира. Здесь, рядом, скрывалось что-то очень важное, что-то такое, что он обязан был понять…
Внешне — это всего лишь мертвый камень, похожий, если Васлав прав, на надгробный памятник целому народу, некогда правившему подземным миром…
Но от каменной скульптуры струилось невидимое живое тепло и странная сила… Повинуясь внутреннему ощущению этого тепла, Глеб протянул руку к его источнику и коснулся оружия поверженного гиганта. Он почувствовал нечто похожее на удар мощного электрического разряда и не смог сразу отдернуть руку, словно ток приковал его к камню.
Сквозь него вихрем пронеслись странные образы и еще более странные мысли…
… Ничто не бывает напрасным, ничья жизнь, отданная борьбе с темными силами, не исчезает бесследно. Они копятся, оседают на светлых дорогах, ждут своего часа, ждут путника, чтобы передать ему эстафету. Рано или поздно путник приходит и делает следующий шаг, быть может, всего лишь один, но и он не бывает напрасным.
Неведомая сила, быть может, века ожидавшая прикосновения, если уж не друга, то хотя бы врага того, кто заточил гиганта в эту страшную темницу, беспрепятственно вошла в Глеба, и он увидел картину последних мгновений безжалостной схватки.
Чудовищное создание тьмы, разомкнув свою трехглавую пасть, извергло из нее реки сжигающего огня, но ярость бойца, противостоящего ей, была сильнее боли, и он вновь нанес страшный удар своей палицей по средней голове змея.
От рева змеевидного монстра содрогнулся весь подземный мир, но Ягро, последний из людей, вождь своего уничтоженного народа, понимал уже, что ему не преодолеть оставшиеся метры дороги, не достичь ворот проклятого замка, потому что за змеем на фоне ворот проступила другая фигура, фигура Бессмертного Властелина, которому они поклонялись столь долго и против которого, в конце концов, восстали…
Образы ушли, оставив после себя привкус бесконечной горечи, прекратился ток силы, но он не исчез бесследно, оставив в душе у Глеба новую незаживающую рану. Так уже было в пещере Гидра. Идя по этой дороге, он постепенно накапливал чужую боль, чужую горечь и чужую силу… Силу тех, кто не сумел дойти до конца.
Но это было не все. Глеб испытывал мучительное сомнение от того, что не понял самого главного. И уже повернувшись, чтобы уйти, он услышал молчаливый призыв, просьбу вернуться, вернуться, чтобы найти… Что?
Ответа не было — лишь мертвый камень окружал его теперь, и живая сила, израсходовав себя до конца, больше не проявлялась — осталась ли она с ним? Этого он не знал, зато совершенно определенно ощутил, что не сумел понять главного из того, что пытался передать ему побежденный Манфреймом гигант.
Он мог бы провести здесь многие дни, пытаясь разрешить загадку, но его спутники уже начинали проявлять нетерпение. Впереди их ждала нелегкая схватка, и нельзя больше терять время на размышления. Ничего нового не увидит он на этих оплавленных стенах, впитавших в себя огненные письмена давно отшумевшей битвы. Его ждала собственная схватка, собственная боль и, может быть, такая же, если не более страшная судьба…
Несколько минут они двигались в полном молчании, словно спутникам передалась мрачная задумчивость Глеба, по-прежнему испытывавшему мучительную борьбу. Они уходили, так и не разгадав загадки этого места, упустив что-то очень важное, может быть, самое важное из всего, что им встречалось до сих пор на этой гибельной дороге.
— Когда-то племя великанов правило всем подземным миром, но потом пришел змей и произошла великая битва. — Жизнерадостная натура князя не позволяла слишком долго мириться с мрачным покровом уныния, будто наброшенным на них чьей-то невидимой рукой. И он продолжил свой рассказ, точно хотел воспоминанием о великой битве прошлого развеять печаль, овладевшую ими. — Змей победил их. Последнего из великанов он оставил здесь навсегда в назидание тем, кто рискнет нарушить границы захваченного им царства.
Даже Крушинский не стал на этот раз возражать Ваславу — столь мрачное впечатление произвела на всех статуя поверженного воина. Они продолжали медленно двигаться по дороге, ведущей к замку, и временами, когда рокот подземных ударов усиливался, им чудились в их звуках чьи-то могучие шаги. Словно тот, кто остался позади, пытался идти вместе с ними.