Наконец он встал и медленно, не оборачиваясь, пошел к товарищам.
Лишь дойдя до самого края, туда, где кончались кочки и под ногой начала появляться твердая почва, он обернулся.
Расстояние между ним и этим болотным чудищем почти не сократилось, лягушка плавными скользящими движениями, точно змея, следовала за ним по пятам и теперь, неожиданно застигнутая за этим занятием, замерла, остановив в воздухе переднюю лапу, начавшую и не завершившую шаг. Казалось, лягушка чего-то ждет.
— Уходи, — попросил ее Глеб. — У моих друзей могут не выдержать нервы, и тогда тебе несдобровать.
Словно услышав его наконец, она повернулась к нему боком и тихо ускользнула в надвигавшуюся с запада ночь.
Когда под искореженной северными ветрами елью вспыхнул костер и между расставленных на ночь палаток заструился аппетитный запах жареного глухариного мяса, кто-то из них решился наконец разорвать порочный круг затягивающего как омут молчания.
— Ты думаешь, она вернется?
Ночь уже чертила за светлой границей костра свои обычные нестойкие образы. Взошла луна, и над болотами вновь заухал филин, словно призывая из небытия духов тьмы.
— Не бывает лягушек таких размеров, их просто не может быть в этих краях! Она давно должна была погибнуть от голода, ведь насекомые такого размера…
— Это не лягушка, — прервал Глеб непривычно длинную тираду Крушинского.
— Тогда что же это?
— Нечто, лишь внешне похожее на гигантскую лягушку. Помнишь камнетесов, доставленных на землю с Затурна?
— Ты хочешь сказать, что ее тоже привезли сюда с какой-то другой планеты?
— Я не знаю. Я лишь пытаюсь найти какое-то объяснение… Ее могли создать и здесь, как создают биороботов, но это сделал не Манфрейм, во всяком случае, она ему не принадлежит. Камень на рукоятке моего меча никогда не ошибается, опознавая манфреймовских подданных.
— Вот почему ты не хотел ее убивать…
— Да, и еще потому, что в ней не было злобы, только любопытство и безмерное удивление, вероятно, не меньшее, чем наше.
— Ты говоришь о ней так, словно уверен, что это разумное существо.
— В этом я почти не сомневаюсь. Когда она смотрела на меня, я почувствовал нечто… Некое поле разума, если можно так выразиться.
— Этому тоже научил тебя Гидр?
— Он и еще Бронислава… Она не обладала настоящей телепатией, но использовала какой-то особый вид воздействия на человеческий разум, похожий на гипноз.
Васлав, как всегда молчаливый, почти не принимал участия в этой беседе. Князь предпочитал не говорить о том, чего не мог объяснить. Вместо этого он уделил все свое внимание подстреленному в болоте глухарю, на ощипанной туше которого уже образовалась аппетитная румяная корочка.
Выйдя из голодного Китежа, Глеб использовал любую возможность, чтобы наесться, и еще не сумел привести в норму свой повышенный аппетит. Сейчас запах жарящейся на вертеле птицы мешал ему сосредоточиться и понять что-то важное, касающееся болотного гостя.
Как часто бывало в подобных ситуациях, Крушинский задал вопрос, который мучил Глеба весь остаток вечера.
— Если это создание, как ты говоришь, не принадлежит Манфрейму, то кто и зачем подбросил его у нас на пути? Я не верю в естественное происхождение такого монстра, а доставить такое чудо на космическом корабле — удовольствие не из дешевых. Пожалуй, я знаю лишь одного человека, который мог бы себе это позволить, но по-прежнему не понимаю, зачем ему понадобилось такое странное предприятие.
— Думаю, мы это скоро узнаем. — Потянувшись за своей порцией ароматного мяса, Глеб так и застыл, наклонившись к костру и не отрывая взгляда от границы освещенного пространства.
— Сидите тихо и не двигайтесь. У нас снова гости.
В кустах, сбоку от них, послышался шорох, и на поляну медленно выползла огромная лягушка. Она уселась перед костром почти по-человечески, выпрямив верхнюю часть туловища и освободив передние лапы.
— Ты тоже хочешь есть? Может быть, присоединишься к нам? — Глеб протянул ей большой кусок сочного глухариного мяса, и скользкая лапа осторожно взяла из его рук предложенную пищу.
— Это вкусно. Мне кажется, я уже ела раньше что-то похожее.
Слова возникли в голове Глеба совершенно отчетливо. Казалось, они не имели ни малейшего отношения к существу, раз за разом отправлявшему в свою огромную пасть порции глухариного мяса, но он знал, что это не так.
— Как ты здесь оказалась? Откуда ты?
— Я не помню. Холодно. Больно. Хотелось есть. Потом пришли вы.
— Старик, по-моему, ты начал разговаривать сам с собой.
— Я разговариваю с ней.
— Значит, все-таки телепатия?
— Да. И очень мощная. Но какая-то неумелая… Словно она недавно научилась говорить. Не мешай мне теперь. Я хочу понять, почему она здесь оказалась.
Глеб попробовал зайти с другого конца, слова, которые он старался произносить внутри себя, как учил его Варлам, сами собой непроизвольно срывались с губ. Сейчас это не имело значения, и он был слишком сосредоточен, чтобы контролировать свою речь.
— Но раньше, до того, как пришли мы… С какого момента ты себя помнишь?
— Болото. Очень холодно. Раньше — не помню. Все белое. Снег.
— Кто-то послал тебя. Кто-то хотел, чтобы ты встретила нас. Зачем?
— Не должна подходить. Только слушать, когда говорят. Запоминать.
— Но ты все-таки подошла.
— Мне было страшно. Холодно, хотелось есть. Мне показалось, я тебя видела, прежде чем…
— Прежде чем что?
— Прежде чем ничего.
Ее речь постепенно становилась все более осмысленной и плавной. В ней появились несуразные в этом безобразном теле человеческие нотки. Порой ему даже казалось, что она сознательно чего-то недоговаривает.
Лягушка справилась с мясом и теперь жадно смотрела на кусок в руках Глеба. Он протянул ей его и вновь на секунду почувствовал прикосновение холодной и скользкой лапы.
— Хорошо. Давай попробуем еще раз, — сказал он, когда лягушка окончательно насытилась. — Но ты должна мне помочь. Ты ведь хочешь узнать, откуда ты появилась?
— Нет.
— Нет? — Ответ обескуражил его.
— Нет. Я не хочу вспоминать об этом.
— Но у тебя должно быть имя… Хотя бы его ты должна вспомнить.
— У меня нет имени.
— Как же нам тебя называть? Люди привыкли обращаться друг к другу по имени.