На месте пальм, где остались десантники, с противным треском расцвел ядовито-оранжевый гриб, и от него во все стороны покатилась ударная волна, со свистящим шепотом волочившая песок, ракушки и сорванные ветки. Пока Морис приходил в себя от яркого света, продолжая щуриться, стена мусора сбила его с ног, и тут же послышался шум волн — в океане начинался шторм.
Волны, мирно лизавшие песок десять минут назад, клокотали и как бешеные плевались в небо пеной. Из внезапно прохудившихся туч вода ледяными потоками низверглась на землю. Споря между собой, соленая и пресная волны трепали несчастного человека, как клочок водорослей. Но ему повезло, когда под руку попался конец бечевки.
Она оказалась привязанной к носу затянутой песком туземной пироги, и Морис вцепился в эту веревку скрюченными посиневшими пальцами. Он молился, как умел, и-просил у Неба, чтобы веревка оказалась достаточно крепкой.
Морис знал, что, если его смоет в океан, обратно выбраться он уже не сможет.
Часа через два дождь прекратился и ветер стал стихать. Океан был еще сердит, но уже успокаивался. Тяжелые волны только устало вздыхали. Погода быстро менялась в лучшую сторону, и спустя некоторое время Бонакус, как бы извиняясь за свое долгое отсутствие, ударил нестерпимо ярким светом.
Маленький краб пробежал по лбу лежащего человека…
Морис мазнул по лицу пятерней и сел. Сначала он удивленно таращил по сторонам глаза — на кучи водорослей на песке и на деловито копавшихся в них чаек, но, наткнувшись рукой на веревку-спасительницу, сразу все вспомнил.
С трудом поднявшись на ноги и покачиваясь, он рассматривал этот чужой, причесанный и умытый бурей, цветущий берег. «Ну что ж, будем считать, что родился во второй раз», — вздохнул он и, прихрамывая, заковылял в сторону бывшей стоянки, а ветер трепал его разодранную в клочья одежду.
На месте маленького лагеря под пальмами зияла огромная воронка, а ближайшая пальма со сломанной верхушкой валялась в стороне метрах в семидесяти. Роясь в разбросанном песке, Морис старался найти хоть что-нибудь полезное для его дальнейшего и, по всей видимости, безрадостного пребывания в этих первобытных лесах.
Набралось не много. Десантный нож с обгорелой рукояткой и смятая фляжка. Собрав все, Морис двинулся в путь. Опираясь на подобранную палку, как на посох, одинокий герой через час достиг того места, которое приметил еще от воронки.
Выщербленные водой и ветром скалы уступами сходили к песчаной косе и давали возможность достаточно легко взобраться по ним до самого леса.
Бонакус уже давно был в зените и неимоверно жег руки и шею. Соленый пот разъедал расцарапанное лицо и попадал в глаза. Наконец, забравшись наверх, Морис с облегчением свалился в траву под раскидистым деревом с гладкой, словно полированной, корой.
Прохлада зелени приятно освежала изболевшееся тело через бесчисленные прорехи в одежде. Немного отдохнув, он поднялся и пошел в глубь леса поискать какой-нибудь ручей.
Ветви нехотя пропускали его, а из-под ног при каждом шаге с шумом и отчетливым топотом разбегалась всякая лесная мелочь. Некоторые из животных имели настолько омерзительный вид, что Морис поспешил воспользоваться сломанной веткой для «разминирования» пути. Он шевелил веткой траву перед собой, предупреждая травяных обитателей о своем приближении. Пройдя еще совсем немного, Морис понял, что идет правильно, — в воздухе запахло тиной и лягушками.
Дойдя до неглубокой балки, он увидел проточный, но достаточно заболоченный водоем. Спуск в балку весь зарос ядовитыми колючками, и пришлось несколько раз от души выругаться, прорываясь сквозь их плотные ряды, Мученически морщась и недовольно почесывая исколотые ляжки, Морис все же добрался до воды.
Поспешно опустившись на колени прямо в жидкий ил, жадно причмокивая и захлебываясь, он принялся пить горьковатую болотную воду. Затем, отдуваясь, встал. В животе жалобно заурчало. Морис прислушался и озабоченно погладил живот — как бы не схватить какой-нибудь заразы, вон какое грязное болото. Но дезинфектора у него теперь не было.
Его внимание привлекло легкое шевеление на илистом дне в трех шагах от берега. Приглядевшись, он увидел здоровенную, длиной в руку, черную рыбину, лениво шевелившую плавниками. Только теперь Морис почувствовал, как невыносимо хочется есть. «Но как ее поймать, каналью? Не успеешь сунуться — вильнет хвостом, и ходи голодный, — соображал он, — Ничего… обманем…» И сделал шаг вперед. Рыбина замерла, насторожившись. «Осторожная», — сообразил охотники, дождавшись, когда рыба успокоилась и снова задвигалась, медленно занес правую руку над головой.
Рыба снова недобро покосилась на Мориса, как бы предупреждая: «Я все вижу!» Но дело уже было за малым, мастерский плевок в воду прямо над головой глупой животины разбудил ее интерес, и она стала всплывать, важно, как настоящая субмарина. Как только ее спинной плавник коснулся поверхности, Морис, издав: «Ы-ы-ых!» — рубанул ребром ладони…
Что тут началось!.. Рыба, словно черный дьявол, буравила ил, выпрыгивала из воды, выбрасывала на берег ошметки тины и по уровню шума перекрывала речной буксир. Морис только сначала растерялся, а потом, издав боевой клич, прыгнул на середину болотца и принялся ожесточенно месить кулаками то место, куда только что шлепнулась рыбина. Упускать свой обед не хотелось. Он то почти настигал рыбу и наносил разящие удары, то вновь упускал и яростно, на чем свет стоит ругался.
Наконец судьба послала ему удачу, и знакомые выпученные глаза появились из недр взбитой болотной жижи совсем рядом. Мало того, рыба сама плыла к Морису. Собрав все силы, он рванулся вперед и так врезал меж этих самых глаз, что из его собственных посыпались искры, а рыба, обезумев, разметала половину всей грязи по берегам.
Но Морис уже не обращал ни на что внимания и, постанывая, вылез на траву, держа на уровне глаз разбитый окровавленный кулак. Морщась от боли, он попробовал пошевелить пальцами — двигаются. «Хорошо, что хоть не сломал, утешался Морис. — Надо смыть кровь и уходить подобру-поздорову, пока сам шею не свернул». — Он очень на себя разозлился. Морис опустил руку в воду и осторожно поболтал ею. Снова сунул кулак себе под нос, но никаких открытых ран не обнаружил: только небольшая царапина, и все.
Морис поднял глаза, и то, что увидел на воде, заставило его вскочить на ноги… Это была толстенная, трехметровой длины, змея. Она плавала ядовито-желтым брюхом кверху. Ее тело еще мелко подрагивало, а шкура каждую секунду меняла свою окраску. Но вот змея благополучно издохла.
Морис еще немного постоял, надеясь, что, может быть, всплывет оглушенная им рыба, но тщетно. Он вздохнул и, зайдя в воду, не без труда выволок за хвост на берег свою добычу. «Может, ее и есть-то нельзя». И Морис с подозрением посмотрел на змею.
— Ну да ничего! — сказал он сам себе, взваливая на плечо то, что добыл.
— Отравлюсь так отравлюсь, а с другой стороны, сытая смерть лучше голодной. И, натужно сопя, он стал выкарабкиваться из оврага. Огромная изуродованная голова змеи волочилась по земле.