Муж тискал ее пышное тело, с рычанием наваливаясь на нее снова и снова.
Но мать твердила Герде, еще задолго до свадьбы, что муж — единственный законный обладатель и ему можно позволять все. И, закусив губу от резкой боли, вспоминая слова матери, Герда уже решила умереть, не издав ни звука и прожив на свете всего шестнадцать лет, но тут хозяин наконец устал, и его храп возвестил о том, что в этот раз смерть миновала Герду.
Но это было, как казалось Герде, так давно, что и вспоминать уже не стоило. Теперь она была беременна и этим гордилась, так как рождение возможно большего числа детей в колонии поощрялось. Герда, постоянно стараясь избавиться от чувства отвращения к Бирину, в конце концов стала испытывать некоторую привязанность к мужу, а когда он задерживался по службе, она даже скучала.
Супруги Феррари, изредка навещавшие дочь, радовались такой разительной перемене. Особенно отец. Он мог часами развивать мысль о необыкновенной гениальности зятя. С ним конечно же с готовностью соглашались. Бирин — это сила.
Еще Герде поначалу не нравилась свекровь — мать Бирина. Это была жадная и сварливая старуха, участница закладки первых камней нового города.
Она прекрасно помнила времена, когда полные надежд люди рубили толстые деревья и ставили новые жилища. «О, это была прекрасная пора! Ни проклятой зоны, растущей теперь как раковая опухоль, ни этих диких туземцев!» А ведь она, Илона — так звали свекровь, — говорила в свое время мужчинам, что дурацкие фокусы этих ученых не доведут до добра.
Вот какой настрой был у бабки Илоны, прямо-таки вражеский настрой, да еще против основных принципов построения колонии. За такие слова Бирин с других шкуру спускал, но это была его мать…
Впрочем, управляющий недолго выбирал между границами дозволенности и личным. Вконец распоясавшейся старухе он стал подсыпать в пищу порошки, и ее спонтанные митинги заметно укоротились. Бабка Илона быстро уставала и засыпала, сидя в кресле. С похмелья после порошка она пила много апельсинового сока и вполголоса грязно ругалась, а уж когда появилась Герда, старуха перенесла всю тяжесть своего похмельного синдрома на бедную девочку. Однако и Герда недолго терпела и однажды в отчаянии столкнула свекровь со ступенек дома.
Бабка Илона сильно ударилась головой о каменные перила, и через два дня ее окончательно разбил паралич. Старуха ничего не говорила, не шевелилась, ее кормили через трубку, и ходила она под себя.
Кормить приходил врач, а белье нужно было менять Герде. Это ей тоже порядком надоело, и однажды, когда Бирин ушел на службу, юный ангел выпорхну из-под шелкового одеяла и, прошлепав по полу босыми ножками, забрался в шкаф с лекарствами. Безо всяких колебаний Герда набрала из черного пузыречка полную пипетку и влила парализованной старухе в ноздри. Через пять минут свекровь стала остывать. Хотя и это — уже дело прошлое.
Бирин вернулся в десять часов вечера. Что-то весело напевая, он чмокнул Герду в щеку и, схватив со стола, накрытого женой, бутерброд, моментально проглотил его.
— Все, милая моя, клетка захлопнулась — птичка в когтях у Бирина!
— Это хорошо, Вацлав? — простодушно спросила Герда.
— Прекрасно, душечка! — И в голосе его чувствовалось торжество.
Морис в который раз за время своих злоключений сидел в кутузке. Правда, здесь было чисто и светло: покрытый белой простыней топчан, обитые серым войлоком стены, кроме одного угла, выложенного от пола до потолка белой кафельной плиткой. В потолке торчал железный крюк, к которому была подвешена хромированная цепь с приспособлением вроде вешалок для одежды. О предназначении этого приспособления Морису думать не хотелось, и он сидел на топчане и вспоминал, как это произошло.
Он шел по зоне с вараном за пазухой, и поэтому внезапное появление любого зверя или уродца его не испугало бы. Стоило варану зашипеть, как тут же всяк старался убраться восвояси. Не убегали только глюки, то есть призраки. На них варан не реагировал — он их просто не видел, так как они были гостями только Мориса, плодом его воспаленного, под воздействием буферной зоны, мозга. Так бы и плутать ему без своего зверя, пока бы не рехнулся совсем или не попал кому-нибудь в желудок. А так — варан четко различал привидения и реальные персонажи.
Морису же оставалось только считать соотношение количества тех и других, и как только наметилась тенденция к снижению встреч с бестелесными духами, Морис понял, что идет к рубежу и действие зоны на него ослабевает.
В какой-то миг, пробираясь через тонкие колючие лианы, он почувствовал, что вышел из буферной зоны: цвета стали ярче, четче и звуки зазвучали с множеством оттенков. Преодолев последние три десятка шагов и выйдя на опушку леса, Морис остановился. Варан под разорванной рубахой заерзал, пришлось его отпустить, и, извиваясь ужом, он возвратился на родину. Морис посмотрел ему вслед, затем повернулся и пошел своей дорогой.
Он шел с полчаса, пока не остановился на подозрительный шорох, и в этот момент послышался резкий звук рассекаемого воздуха, и чуть повыше локтя вонзилась блестящая игла. Мгновенно среагировав, Морис тотчас выдернул ее, но было поздно: ноги и руки перестали слушаться и он потерял сознание.
— Дружище Бирин, здравствуйте! Вас беспокоит доктор Ризен…
— Я узнал вас по голосу, господин президент. — Управляющий сидел в собственном кабинете и, широко улыбаясь, говорил по телефону. Он как раз собирался идти на допрос.
— Как там ваш пленник? — осведомился доктор.
— Через час он нам все выложит, господин президент, я сделаю все, что от меня зависит… Он или расскажет все, или умрет…
— Вот этого-то я и боюсь. Дело в том, что относительно этого диверсанта у нас появились прелюбопытнейшие сведения, поэтому хорошо бы, любезнейший, чтобы после вашего дознания он был в состоянии побеседовать со мной…
— Ваше желание для меня закон, господин президент, но он может оказаться очень опасным. Стоит ли рисковать вам лично? Мы не первый раз занимаемся такими вещами и…
— Видите ли, добрейший Вацлав, — перебил его Ризен, — есть соображения относительно этого субъекта. Вполне может статься, что он принесет больше пользы, оставшись в живых. Вы не допускаете такой мысли, коллега Бирин?
Воцарилась пауза.
«Идиот, — подумал Ризен, — вряд ли он когда-нибудь допускал хоть какую-то мысль».
— Ну так что вы скажете?
— Да… я… я как-то даже не знаю… Это так неожиданно, господин президент…
— Ну, будем считать, что договорились. Я пришлю к вам людей полковника Фрезера для конвоя через пять минут. А вы не расстраивайтесь, мы его сами выжмем как лимон, а когда он станет нам не нужен, милости просим на кухню к добрейшему Вацлаву! — И Ризен деланно засмеялся.
Бирин еще с полминуты ошалело смотрел на свой устаревшей конструкции аппарат, а затем, словно очнувшись, нажал кнопку вызова.
Джон проснулся ровно в пять. Ева, его новая любовница, как хорошая жена, поднялась на полчаса раньше, и на столе уже стоял горячий завтрак.