– Видишь ее? – спросил таксист.
Митч промолчал, еще больше наклонившись вперед и чуть изменившись в лице. Она появилась непонятно откуда и стояла уже у столика с карандашом и блокнотом в руках. Старший сказал что-то смешное, и толстяки за столом рассмеялись. Она же даже не улыбнулась, продолжая писать в блокноте. Выглядела она очень хрупкой и худенькой. А может, даже слишком худенькой. Ее форменный костюм – белый верх, черный низ – плотно облегал фигуру, подчеркивая линии маленькой груди. Седые волосы высоко подобраны и спрятаны под белоснежным беретом с надписью “Вафельный домик”. Ей был пятьдесят один год, и на таком расстоянии ей вполне можно было дать этот возраст, но не больше. Выглядела она очень изящно. Приняв заказ, она забрала у туристов меню, сказала что-то вежливое, слегка улыбнулась им и исчезла. Потом вновь появилась, легко двигаясь между столиками, разливая кофе, подавая бутылочки с кетчупом и передавая заказы на кухню.
Напряжение ушло, Митч расслабился. Счетчик продолжал мерно тикать.
– Это она? – спросил его таксист.
– Да.
– Ну, и что теперь?
– Не знаю.
– Но мы же нашли ее, так?
Митч не спускал глаз с фигурки и молчал. Вот она налила кофе сидящему в одиночестве мужчине. Он произнес какую-то фразу, она улыбнулась. Мягкой, изящной улыбкой. Улыбкой, которую он видел тысячи раз, уставясь в темноте в потолок. Улыбкой его матери.
Легкий туман начал опускаться на землю, едва слышно зашуршали дворники, каждые десять секунд убиравшие влагу с ветрового стекла. Была почти полночь. Рождество.
Водитель ерзал у себя на сиденье и нервно барабанил пальцами по ободу руля. Он еще ниже сполз в кресле, начал вертеть ручку настройки, разыскивая какую-то мелодию.
– И долго мы будем здесь сидеть?
– Не долго.
– Ну и наказание!
– Тебе заплатят.
– Послушай, приятель, деньги это еще не все. Сегодня Рождество. У меня дома дети, родственники пришли, меня ждет индейка и вино, а я сижу здесь у этой “Вафельницы”, жду, пока ты насмотришься на эту уже пожилую женщину.
– Это моя мать.
– Твоя кто?
– Ты меня слышал.
– Ну, приятель! Много я повидал на своем веку.
– Заткнись, а?
– О’кей. И ты не подойдешь поговорить с ней? Сегодня же Рождество, и ты нашел свою мамочку, тебе же нужно с ней встретиться, не так ли?
– Нет. Не сейчас.
Митч откинулся на спинку сиденья, посмотрел на темнеющий через дорогу пляж.
– Поехали.
На рассвете он натянул на себя джинсы и майку и, свистнув Херси, босиком отправился на прогулку по пляжу. Не спеша они продвигались на восток, туда, где над горизонтом растекалось оранжевое пятно нового дня. Волны лениво отползали метров на тридцать и так же неторопливо возвращались. Песок был прохладным и мокрым. Небо уже совершенно очистилось от облачности, и в воздухе стоял неумолчный гомон переругивавшихся между собою чаек. Херси мужественно бросался за откатывающейся волной и со страхом улепетывал, когда к нему приближался новый вал пены. Бесконечная полоса – граница песка и воды – требовала от домашнего пса пробуждения его природных инстинктов, манила непреодолимо. Он на добрую сотню метров опередил хозяина.
Мили через две они приблизились к пирсу, массивной бетонной полосе, футов на двести уходящей от берега в океан. Херси, теперь уже совершенно бесстрашный, бросился обнюхивать ведерко с наживкой, стоящее рядом с двумя неподвижными мужчинами, неотрывно смотревшими на поверхность воды. Митч, следуя за ним, дошел до конца пирса, где около десятка рыбаков сидели и время от времени переговаривались, наблюдая за поплавками. Пес прижался к ноге Митча и застыл. Из-за волн появился край солнечного диска, и на многие мили вперед водная гладь заблистала, на глазах меняя свой цвет с черного на зеленый.
Митч облокотился на металлические перила, подрагивая от порывов холодного ветра. На шероховатой поверхности бетона босым ногам было неуютно и зябко. По обе стороны от пирса вдоль берега тянулись отели и бунгало, тихие и мирные в ожидании дня. Пляж был пуст. Где-то вдалеке в воду уходил еще один бетонный язык.
Рыбаки обменивались фразами четкими и отрывистыми, как могут делать только жители северных штатов. Митч вслушивался в слова достаточно долго, чтобы уяснить себе, что рыба не клевала. Взгляд его, ни на чем не задерживаясь, скользил по волнам. Повернув голову куда-то на юго-восток, он думал о Кайманах и об Эбанксе. На мгновение в памяти всплыла девушка, но только на мгновение. Он поедет на Кайманы еще раз в марте, в отпуск, вместе с женой. К черту тот случай. Конечно, он никогда больше не увидит ее. Он будет нырять вместе с Эбанксом, они станут друзьями. Будут пить у него в баре “Хейникен” и “Ред Страйп” и говорить о Ходже и Козински. Он проследит за теми, кто следит за ним. Теперь у него был сообщник – Эбби. Она поможет ему.
Мужчина стоял в темноте около “линкольна” и ждал. Нервным движением поднес к лицу часы, посмотрел на циферблат, затем перевел взгляд на слабо освещенную пешеходную дорожку, которая у самого здания терялась из виду. Свет в окнах второго этажа погас. Минутой позже из дома вышел частный детектив и направился к автомобилю. Мужчина сделал два шага навстречу.
– Вы Эдди Ломакс? – с треногой в голосе спросил он.
Ломакс замедлил шаг, остановился. Они оказались лицом к лицу.
– Да. А вы кто?
На улице было холодно и сыро. Мужчина держал руки в карманах и подрагивал.
– Эл Килбери. Мне нужна помощь, мистер Ломакс. Дело мое совсем плохо. Я заплачу вас сейчас же, наличными, только назовите сумму. Помогите мне.
– Уже поздно, приятель.
– Прощу вас. У меня есть деньги. Скажите сколько. Вы должны мне помочь, мистер Ломакс.
Из левого кармана брюк он вытащил тугую пачку банкнот и, держа ее в руке, был готов начать отсчитывать деньги.
Ломакс посмотрел на купюры, обернулся, бросил взгляд через плечо.
– Что у вас стряслось?
– Жена. Через час она должна встретиться со своим любовником в мотеле в Южном Мемфисе. Я знаю номер комнаты и все прочес. Мне нужно, чтобы вы поехали со мной и сделали снимки: как они приходят и уходят.
– Откуда вам это стало известно?