Он выхватил из шкафчика пистолет и крикнул, стараясь вложить в голос максимум решительности:
– Говорит адмирал Джим! Запрещаю акты самоубийства! Оружие использовать только против файрменов! Я приказываю!
Прокричав эти слова, Джим поднялся по лесенке и, выбравшись в люк, тут же увидел здоровенного парня в маскировочном костюме, который прилаживал на плече тубу со страшной начинкой. Заметив выбравшегося из люка человека, файрмен на секунду задумался и тут же получил пулю.
Затем так же легко Джим сбил и второго охотника. Однако им на подмогу по всей линии фронта уже спешили другие. Но и команда адмирала Джима не осталась неуслышанной. Танкисты выбирались на броню и расстреливали файрменов, заставляя тех промахиваться и бесполезно растрачивать свой смертоносный огонь.
В других местах уже завязывались рукопашные схватки, а где-то, захватив ямы файрменов, танковые экипажи открывали огонь из их туб по резервам противника, сжигая их целыми десятками.
Когда порядок наступления танковых армад был сломан, озадаченные подобной тактикой оборонявшиеся начали отступать. Файрмены из следующих рядов потаенных ям в панике покидали свои убежища и отходили назад, стремясь уйти под защиту собственных танковых соединений.
Между тем солнце поднялось уже достаточно высоко. Оно рассеяло туман и четче выделило притягательные контуры цитадели. Ее высокие стены величественно поднимались к небу и надменно взирали на карабкающиеся в гору железные коробочки. И в этой надменности был смысл, поскольку, словно острые ожерелья, цитадель защищали бесчисленные ряды танков Инглегасского Союза. Начищенные до зеркального блеска машины сверкали, словно алмазы, и с такого большого расстояния вовсе не казались страшными.
Набегавший с вражеской стороны ветер развевал волосы Джима, однако не мог отогнать устойчивого запаха сгоревшего железа и паленой щетины, оставшегося от состава, которым наполнялись тубы.
Впрочем, возможно, это пахли останки танкистов и самих файрменов, попавших под пламя своих туб.
Со всех сторон к адмиралу Джиму собирались уцелевшие офицеры. Они подбегали по одному, получали указания и убегали обратно. Это было уже самое младшее звено – остальные погибли. Впрочем, на лицах этих молодых людей читалась решимость одолеть сопротивление врага любой ценой.
«Интересно, на что они надеются?» – отстраненно подумал Кэш.
Под его командой осталось не более полутора тысяч уцелевших машин, многие из которых оказались повреждены, а у противной стороны было еще не менее десяти тысяч единиц бронетехники, которая, даже растянувшись во всю ширину фронта, была построена в несколько рядов.
Неожиданно из-за обугленных остовов машин появился Лу. На его лице красовалась широкая улыбка, хотя весь адмиральский мундир был изорван в клочья, а на плече были видны следы крови. В руке адмирал Эрвиль держал отобранный у кого-то штык.
– Привет, Джимми! Здорово мы их отбрили, ты не находишь?
– Что с тобой? Твоя машина цела?
– Да, мне пока везет, – снова улыбнулся Лу, но теперь его улыбка вышла грустной. – А вот полковника Дюро больше нет…
– Я знаю.
– И лейтенанта Конти тоже, – словно не слыша Джима, продолжал Лу. – Конти сожгли только что… Кстати, что ты теперь собираешься делать?
– Еще не знаю, Лу, – признался Джим, глядя на сверкающие впереди бронетанковые ожерелья. – В лоб нам их не взять. Может, ты чего подскажешь?
– Да ты что, давай сам командуй – у тебя здорово получается. Я когда слышал по радио твои приказы, выполнял их беспрекословно. Знаешь, Джимми, когда ты на службе, ты становишься жутко авторитетным. Честное слово.
– Но ведь ты тоже адмирал, Лу.
– Да какой я адмирал! – отмахнулся Эрвиль. Затем посмотрел на свой окровавленный штык и добавил: – Я теперь истребитель истребителей танков.
– Его Императорского Величества.
– Что?
– Здесь принято говорить «танков Его Императорского Величества».
– Я тебе вот что скажу: пусть Его Императорское Величество идет в задницу, раз он посылает своих людей в такие безумные экспедиции…
– Я не буду писать на тебя донос, Лу, но смотри не ляпни что-нибудь при штандартенфакторе. Хотя он, как мне показалось, уже списал нас со счетов… Ну ладно, иди к своей машине. Я распорядился, чтобы собрали раненых. После этого снова двинемся вперед.
– И ты уже знаешь, как мы их расколем? – недоверчиво спросил Лу, кивнув на безупречные ряды вражеских машин.
– Кое-какие соображения имеются. Но для начала нам нужно сцепиться с этими ребятами в ближнем бою, а они этого постараются не допустить.
– Понятное дело, – со вздохом согласился Лу.
Вскоре весь личный состав экипажей разбежался по машинам, и уцелевшие танки начали объезжать подбитые, выбираясь на оперативный простор. У одних слишком дымили движки, у других были перерублены стволы орудий или смяты надстройки. Ни одной неповрежденной машины Джим не заметил Впрочем, для тех, кто сидел внутри этих танков, повреждения не имели никакого значения. Кэш был уверен, что они уже пялились в смотровые щели и пожирали глазами безупречные построения вражеских войск Адмирал уцепился за скобу и вскарабкался на запыленную броню своего танка. Затем пролез в открытый люк, и запах вяжущей гари сменился ароматом домашнего курятника, а всклокоченная голова возмущенного цикламена опять торчала из клетки.
– Ты почему не закрываешь люк?! – проорал Пятьсот Четырнадцатый – Ты знаешь, что у меня может пропасть основная функция?
– С чего это у тебя функция пропадет? – спросил Джим.
Он забросил опустевший пистолет обратно на полку и осторожно сел на свое место, прикидывая, хватит ли у птицы длины шеи, чтобы долбануть его клювом. Впрочем, определить это точно было невозможно, поскольку голова цикламена появлялась из недр танковых механизмов, и неясно было даже, какого он роста – с курицу или со страуса.
– С того пропадет, что я страдаю боязнью пространства! А ты люк не закрыл! Ты что, инструкцию не изучал, деятель?
– Я, между прочим, не деятель, а адмирал, – заметил Джим, чтобы хоть как-то одернуть зарвавшуюся птицу.
– Да вижу, вижу я мундирчик, только ты, парень, в этом танке первый раз. Тут ты мне чего хочешь говори… – Цикламон даже сделал какой-то жест, как будто сплюнул. – Я на фронтах всю свою жизнь провел, я три раза горел, если хочешь знать, и этот борт у меня уже двадцать восьмой – Слушай, помолчи, а то ты мне мешаешь! – приказал Джим твердым командным голосом, и цикламон заткнулся Он взъерошил от обиды перья и делал вид, что не смотрит на Джима, хотя на самом деле косил в сторону адмирала, придирчиво оценивая его сноровку.
Джим передал по радио последние указания. Теперь, когда через окуляр удалось лучше рассмотреть танки противника, он подумал, что сможет использовать особенности их конструкции для удачного преодоления этого препятствия.