Джеф замолчал, а Аюпа недоверчиво на него посмотрел, пребывая в некоторой растерянности.
— Но это, наверное, для обучения, Жефа, — придумал объяснение сам Аюпа. — Вы несовершенные люди, и вам это необходимо, чтобы потом зачать ребенка с максимальным вниманием и концентрацией.
— Мистер Аюпа, у нас нет никакой концентрации. Мы занимаемся этим делом до изнеможения, и если не предохраняемся, то иногда получаются дети…
Лицо мудреца Аюпы превратилось в застывшую маску. Было видно, что он не то чтобы поражен, а просто ошарашен.
— Но ведь… Жефа… — Будто иша поддержки, Аюпа протянул к Мэнсону руку. — Но ведь так нельзя! Зачатие — это так же важно, как и сама жизнь. Если относиться к этому без должного внимания, ваш народ превратится в мусор…
«Странно, что я сам никогда об этом не думал… — размышлял Мэнсон. — А ведь на самом деле мы давно превратились в мусор. По причине не правильного зачатия или по какой другой, но мы действительно мусор — „злые люди“».
— Признаться, то, что ты сказал, Жефа, меня озадачило… — развел руками Аюпа.
Он замолчал, и его посох начал выводить на песчаном полу замысловатые фигуры. Старик задумчиво рисовал каракули, а затем решительно их перечеркивал. Следом он рисовал новые, и Мэнсону казалось, что так будет продолжаться до бесконечности. Но неожиданно Аюпа прервал очередной росчерк, не закончив линию. Он посмотрел на Джефа, и в его глазах снова появилась уверенность.
— И все-таки ты пойдешь к Йерпе. Она знает, как сделать правильно. Она тебе поможет…
— Хорошо, я пойду к Йерпе, — согласился Джеф, но подумал о Лале.
«Может, старик согласится на обмен?..» — соображал Джеф. Наконец он набрался смелости и спросил:
— Скажите, сэр, а нельзя ли заменить Йерггу Лалой…
— Что значит «заменить»? Ты хочешь начать с Лалы?
— Да… — не очень понимая вопрос, подтвердил Мэнсон.
— Думаю, что можно сделать и так. Сначала Дала, а потом все остальные…
— Какие остальные, сэр? — решил уточнить Джеф. Ему не очень-то хотелось иметь дело со старухами.
— Мы приготовили восемнадцать девушек, Жефа.
«О!..» — подумал Мэнсон. Ему вдруг захотелось дожить до глубокой старости, чтобы потом написать мемуары. В голове пронеслось даже название: «Бесконечные ночи любви Джефа Мэнсона».
— Каждые три дня к тебе будет приходить новая девушка, Жефа, и ты должен быть очень внимателен.
— Я буду внимателен, сэр…
— То, что тебе предстоит сделать, для нас очень важно.
— Я приложу все свои силы, сэр.
Джефу выделили просторную хижину с очень широким брачным ложем, больше похожим на стол. Конструкция была грубой, но достаточно надежной и, скорее всего, служила аборигенам очень давно.
Никаких благовонных растираний вопреки ожиданиям Джефа не было. За весь день его покормили только горсточкой толченых семян, зато в изобилии пить какой-то сладковатый напиток, по вкусу разведенную в воде муку. Но Джеф не роптал, понимая, что находится «при исполнении», на место «службы», он на всякий случай ис-все углы хижины, но еды не нашел.
«Они подходят к этому слишкомпо-деловому — подумал Мэнсон, — не мешало бы хотя бы вазочку с фруктами…»
Вместе с тем Джеф не чувствовал никакого волнения. Скорее его разбирало любопытство: как поведет себя Дала? Будет ли она страстной или холодной? Повлияет ли на нее тот факт, что они знакомы?
Но вот послышались ровные, будто отмеренные часовым маятником шаги. Циновка отошла в сторону, и в хижину проскользнула Дала. Она была совершенно обнаженной, но при этом внутренне собранной.
— Как ты себя чувствуешь, Жефа? — низким и почти бесцветным голосом спросила она.
— Ничего… — сказал Мэнсон. — То есть я чувствую себя хорошо.
Дала кивнула и взобралась на кровать. Она легла на спину, глубоко вздохнула и так же бесцветно проговорила:
— Как только будешь готов, Жефа, можешь начинать.
— Ага… — сказал Мэнсон. Поведение Лалы вовало на него угнетающе. Джеф предполагал, что все будет не так, как он привык это делать, но надеялся хотя бы на улыбку.
«Возьми себя в руки, Мэнсон. Перед тобой красивая женщина. Ты делал это много раз и еще…»
Джеф лежал на опустевшем грубом столе, служившем брачным ложем, и, глядя вверх, на сверкавшие в дымоходном отверстии звезды, вспоминал свой далекий и понятный мир.
«Наверное, мы действительно уже выродились и превратились в мусор. И мысли у нас такие короткие и незрелые…»
Мэнсону было грустно от того, что Лала, девушка, к которой он питал пусть небольшое, но расположение, использовала его. С другой стороны, Аюпа предупреждал, что это будет именно так.
«Пришло время послужить», — сказал он. Так что все было честно.
Мэнсон еще раз припомнил, как Лала будто впилась в него своими глазами и только командовала: «Смотри на меня, Жефа. Смотри только на меня…»
В результате он и не заметил, как все закончилось. Зато Лала была довольна.
«Ты молодец, Жефа. Все произошло как надо…» — сказала она. И ушла. Даже не чмокнула на прощание в щеку.
«Немудрено, что местные мужчины предпочитают прыгать к звездам…» — подумал Джеф и слез со стола.
Он вышел из хижины, чтобы подышать ночным воздухом, и в это время со стороны навеса сверкнула яркая вспышка.
«Летают…» — подумал Джеф и решил подойти ближе.
Аборигены действительно летали. Пока Джеф шел к навесу, там сверкало еще несколько раз, и в местах вспышек появлялись темные силуэты. Некоторые из них поднимались сами, другим помогали.
Джеф подошел уже метров на тридцать, когда последовала новая вспышка. Мэнсон помнил, как, увидев то же самое в первый раз, он потерял сознание.
Теперь же он чувствовал только небольшое головокружение.
Очередной прибывший охотник сам поднялся на ноги, и Джеф увидел, что руки аборигена заняты какой-то ношей.
«Это экран…» — догадался он. Охотник отдал добычу молодому человеку, и тот почти бегом понес ее в хижину духа Котти. А сам охотник присоединился к другим вернувшимся раньше него коллегам. Однако разговоров не было — люди стояли молча. Очевидным было то, что они чего-то ждали.
— Жефа? — заметил Мэнсона новоприбывший. Это был Тамил.
— Я пришел посмотреть, — оправдываясь, сказал Мэнсон. Он все еще не знал, имел ли право прийти к навесу.
— Это хорошо, что ты пришел. Нам всем приятно тебя видеть.
При свете угасающих костров Джеф заметил, как все охотники повернулись в его сторону и их лица озарились белозубыми улыбками. Они действительно были рады.