– Хорошо, – повторил генерал. – Держите меня в курсе дела, лейтенант. Лично.

– Есть, сэр, – четко произнес Кетлер, и Линкольн не услышал в его голосе никакой лести, восторга или подобострастного дрожания.

«Нужно будет навести о нем справки», – подумал генерал и, не произнеся больше ни звука, отключился.

73

Намазанный тональным кремом и прикрытый новым париком, Берти Филсберг почти ничем не отличался от себя прежнего. Напротив, легкая искра в окраске искусственных волос придавала ему налет сытости и надлежащего ухода.

Приходивший на очередную взбучку Малыш Шварцвальд так ничего и не заметил. Он выслушал очередные напутственные слова и ушел, понурив голову.

Это теленок был непрошибаем, однако Берти его не уволил – в последнее время ему все чаще хотелось быть хорошим.

Впрочем, это не распространялось на Чингиса и Царика. Этих людей Филсберг считал своими личными врагами, и теперь он был просто уверен, что они «начал и первые».

После Шварцвальда зашла Зизи Стриж. В отсутствие босса она выполняла роль руководителя. Теперь, когда Бертран вернулся, Зизи снова возвратилась к роли недоростка, злоупотребляющего алкоголем и крепким табаком.

Они поговорили несколько минут, и Зизи, отчитавшись, ушла.

Филсберг поправил парик, затушил окурок сигары и взялся за телефон. Подходило время важного звонка.

– Мистера Роджера Поупа, пожалуйста, – попросил он и замер с трубкой в руке. – Да, мне назначено – он ждет моего звонка.

Вскоре Берти услышал знакомый голос:

– Привет, Бо.

– Привет, Джи.

– Я говорил с одним человеком...

– Ну? – нетерпеливо откликнулся Филсберг.

– Он сказал, что это дело провернуть можно, но только по-быстрому. Взяли, расплатились и по норам...

– Ну так понятное дело... – начал было Бертран, однако Джи его прервал:

– Не знаю, понятно тебе или нет, Бо, но этим делом занимается служба имперской безопасности. Если накроют, то любые самые страшные ожидания можешь смело умножать на десять.

Под конец фразы голос Джи стал дребезжать, что говорило о его нервном напряжении. Джи здорово боялся. Впрочем, боялся и сам Филсберг, однако ему очень хотелось денег, да и сталкиваться с имперской службой безопасности ему еще не приходилось.

– Короче, Джи, где, как и когда?

– То есть ты готов рискнуть? – слегка удивленно спросил Поуп.

– Да, я готов рискнуть. Только пригласи, пожалуйста, своих людей, а то мои все полегли. Внезапно...

– Это как? Засыпались?!

– Да нет, случайность, – успокоил партнера Филсберг, невольно вспоминая большой грузовик и руины старого склада.

– Хорошо, я буду звонить тебе.

– Звони.

74

Еще до того как отряд полковника Вильямса спустился в долину Энно-Вайс, с окрестных вершин исчезли беспокойные фигуры пехотинцев, а небо очистилось от быстрых силуэтов дольтшпиров.

После очередного поворота дорога пошла круто вниз, и вскоре впереди завиднелись башни Люктинга, города, более величественного и значительно более населенного, чем Урюпин.

Серая глина и горный камень, из которых было сложено большинство строений в Урюпине, здесь, в Люктинге, практически отсутствовали. Стены его зданий были белыми, а окна в них – большими.

Город производил впечатление настоящего цивилизованного поселения, и все говорило в пользу местных жителей, если бы не высокие ветвистые конструкции, напоминающие мертвые деревья.

– Гнезда дольтшпиров, – произнес Торрик, указывая на целые стаи этих крылатых аппаратов, кружащих над «деревьями», словно потревоженные летучие вампиры.

– Никогда не видел ничего более омерзительного, – заметил полковник Вильямс и, подняв бинокль, стал внимательно рассматривать этот неспокойный рой.

Между тем два «скаута» продолжали спускаться вниз, ровным шагом отмеряя последние метры перед победой или скорым избавлением. Покрывавшая замасленные корпуса пыль создавала впечатление неуязвимости этих стальных монстров, изуродованных страшными рубцами, но все же продолжавших свой марш.

Должно быть, те, кто видел их движение, испытывали немалый страх. Ведь теперь, когда малый отряд перевалил через горный хребет, его сила умножилась, и эта горстка людей и три полуживых механизма представляли реальную угрозу для ключевого города долины.

– Ставлю две плитки шоколада, что они устроят нам последний экзамен, – заявила Саломея, когда ее робот ступил на нежную луговую травку.

Мягкая земля погасила тяжелую поступь «скаута», и Салли на секунду зажмурилась – ей казалось, что она плывет по морю. После долгого стука на горной дороге движение по лугу казалось ненастоящим.

– Добавляю свои две шоколадки, – отозвалась Бонн. – Но только вместе с тобой, Хафин.

– Твою мать, нам теперь даже поспорить не с кем, – выругалась Саломея, проверяя подвижность пушек.

– Девочки, не отвлекайтесь, – вступил в разговор Вильямс. – Предлагаю действовать превентивно. Покажем этим сукиным детям, что мы здесь не в бирюльки играем.

– Мы готовы, сэр, – отозвалась Саломея. – Приказывайте.

Совершенно неожиданно ее разобрало необъяснимое веселье. Суровый пейзаж горных дорог способствовал собранности и готовности в любую минуту принять последний бой. А здесь, в долине, где была зеленая трава, а «скаут» двигался, как прогулочная яхта, ожидать шквальной атаки, казалось, было просто невозможно.

Салли несколько раз хихикнула в эфир, однако полковник понял это по-своему.

– Ты в норме, Хафин? – спросил он озабоченно. После того как Салли устроила бойню на горной дороге, она вела себя как-то странно.

– Да, сэр, могу стрелять. Насколько я понимаю, это сейчас главное.

– Правильно понимаешь, девочка моя. Твое дерево – то, что справа.

– "Дерево" это то дерьмо, вокруг которого мошки? – переспросила Саломея. Ее внимание раздваивалось, и хотелось одновременно кричать, биться головой о бронированное стекло и в то же время плакать. Плакать от потерь, плакать от непонимания того, зачем она здесь и зачем она вообще выбрала эту дурацкую судьбу, когда было столько возможностей и столько дорог.

Она могла учиться живописи в Колмэйде, она могла выйти замуж за торговца автомобилями, парня со смешными ушами, но вполне понятной программой жизни.

Наконец, она могла просто кануть в небытие, что намного лучше, чем существовать здесь в качестве пушечного мяса, пусть хитрого и натасканного в правилах этой страшной игры, но все же мяса.

Что она теперь? Дешевая игрушка из тех, что выставляют в балагане для потешной стрельбы из духовых ружей.