– Правильно. Ужинать хочешь?
– Не-э, поел уже, даже неможется. – Лакоб хохотнул.
– Тогда прими коня, разнуздай, напои и дай овса – он там в бочке.
– Знаю, видал уже.
«Все-таки пролез», – подумал Каспар.
– С лошадьми-то умеешь обращаться?
– А как же, ваша милость, умею конечно. И обращаться умею, и верхом обучен.
– Ну тогда спокойной ночи.
– И тебе того же, ваша милость.
Лакоб завел мардиганца под навес и стал снимать седло. Каспар поднялся по лестнице и, остановившись возле двери, спросил:
– Ты про Красавчика слышал?
– Слышал.
– Плохое?
– Про таких хорошего не говорят.
– Придется нам с ним на север ехать.
– С ним?!
Лакоб опустил седло и застыл, пораженный этой новостью.
– Что, боишься?
– Нет, с тобой не боюсь, а один конечно б не поехал. Такой убьет – недорого возьмет.
– У меня нет другого выхода, время уходит, а других людей взять неоткуда. Нам бы хоть в одну сторону доехать…
– Да, обратно их везти не стоит, – согласился Лакоб. – Рассчитать на обочине, и дело с концом.
«Экий ты быстрый – рассчитать на обочине», – подумал Каспар и неодобрительно покачал головой, однако он и сам понимал, что в обществе Красавчика и его дружков к хорошему финалу они не приедут.
«Значит, придется держать ухо востро, – решил Каспар, – а чтобы раньше времени не забунтовали, придумаю им сказку про золотой клад».
Утро третьего дня пребывания Генриетты и ее детей в замке Ангулем выдалось пасмурным, снова мелко моросил дождь, в коридорах герцогских покоев было сыро и холодно, и только две комнаты, где жили она и дети, отапливали с помощью скрытых в пустотелых стенах печей и дымоходов. Это господское изобретение понравилось Генриетте, никакого дыма, гари, мусора от дров и торфа – такое женщина и хозяйка не могла не отметить. Истопники заходили в топочные помещения из другого – «черного» коридора, в результате жильцы получали тепло и даже не видели и не слышали тех, кто об этом заботился.
В первый же день Каспар прислал с телегой все необходимые вещи – ее и детей, было много лишнего, но здесь нашлось достаточно места и шкафов, чтобы разложить все. На второй день молодой грубый капитан, что забирал их, доставил двоих учителей – учителя математики Бразиса и знатока арамейского и ральтийского языков – Ортмана. Знания ни одного, ни другого учителя в таком городе, как Ливен, спросом не пользовались, поэтому жили они скромно. Часто Каспар расплачивался с ними не деньгами, а холстом с собственной красильни, чтобы этим людям подешевле было сшить для себя одежду.
Прибывшие в замок старики были напуганы, поскольку капитан ничего им не объяснил. Их пригнали, как колодников, и они уже полагали, что стали жертвами каких-то наговоров, когда вдруг увидели во дворе замка Генриетту и Хуберта – оба учителя их знали.
– Что происходит, госпожа Фрай, мы ведь ни в чем не виноваты! – воскликнул Бразис, простирая к ней руки.
– Не пугайтесь, вас привезли, чтобы вы учили Хуберта и Еву.
– Еву? Какую Еву?
– Ева – моя дочь.
– Но почему здесь? – Бразис испуганно оглядывался, подавленный масштабами построек замка и множеством вооруженных людей во дворе.
– Потому что мы временно находимся под покровительством герцога.
К прибывшим учителям приближался де Кримон, но они его пока не видели.
– Но нам хотя бы будут платить? – спросил седой Ортман.
– Будут тебе платить, не переживай, – громко произнес де Кримон, чем, к своему удовольствию, напугал учителей. Они поспешно повернулись в сторону насмешливого, властного голоса и, увидев человека в серой шляпе с серебряным вензелем, низко ему поклонились.
– Вы станете получать в неделю, скажем… по пять серебряных монет. Как они у вас здесь называются?
– Рилли, ваша светлость, – поторопился подсказать Ортман, боясь поднять глаза.
– Этот болван принял меня за герцога!
Де Кримон расхохотался, стоявшие поодаль Хуберт и Ева тоже засмеялись, но Генриетта строго на них взглянула, и они затихли.
– Эй, прислуга, покажите этим грамотеям их апартаменты, завтра они должны дать детям первый урок.
Старцев повели к парадному крыльцу, а де Кримон подошел к Генриетте и, слащаво улыбнувшись, произнес:
– Какие у тебя щечки румяные, баба. Да и все остальное – очень основательное. – Граф сделал шаг назад и оглядел Генриетту сверху донизу. – Люблю я все такое – основательное.
Генриетта оглянулась, Ева и Хуберт не слышали слов графа.
– Не бойся, я же понимаю, тебе нужно подавать детишкам только хороший пример. – Граф хохотнул. – Но когда детишки спят, мамаша может позволить себе… Хе-хе!
– Я не для этого сюда приехала, ваше сиятельство, – ответила Генриетта как можно холоднее.
– За этим или не за этим, я об этом не спрашиваю. Если мне что-то нужно, я это беру.
Тогда Генриетта просто ушла от назойливого графа – это было вчера, а сегодня утром она постаралась убедить себя, что это была лишь неуместная шутка и де Кримон отстанет от добропорядочной матери двоих детей.
Когда башенные часы отбили девять, принесли завтрак. В половине десятого Бразис и Ортман занялись с детьми уроками, еще раз уточнив у Генриетты, действительно ли она желает, чтобы они обучали своим предметам и Еву тоже.
– Зачем вам это, госпожа Фрай? – искренне недоумевал Бразис, а Ортман добавил, что от наук у девиц может испортиться цвет лица.
– Ева хочет учиться, – развела руками Генриетта, ей и самой было непонятно это странное желание дочери.
Когда дети занялись науками, пришел гвардеец и доложил, что приехал Каспар Фрай и дожидается у ворот, поскольку пускать его внутрь не велено.
Решив не беспокоить детей, Генриетта в сопровождении гвардейца спустилась во двор. Де Кримон уже прохаживался там без шляпы, подставляя худое лицо выглянувшему из-за туч солнцу.
Генриетта почти побежала к воротам, придерживая юбки. Каспар стоял на опущенном мосту, держа лошадь под уздцы. Увидев жену, он улыбнулся, она подошла ближе и коснулась его лица. За те два дня, что они не виделись, муж осунулся, под глазами залегли тени, однако он был чисто выбрит.
– Чем ты там питаешься? – спросила она, сдерживая слезы.
– Хожу в заведения. – Он пожал плечами. – Как дети?
– Сегодня первый день занимаются. С прилежанием. А мне делать нечего, на всем готовом сидим.