— Поклянись, что никогда не перестанешь любить меня, — прошептала я.
Ответом был чуть заметный кивок.
Я потянула его за воротник к себе, целуя все более страстно, скрепляя клятву между нами. Мои пальцы сплелись с его, и кольцо врезалось в наши ладони. Мне никак не удавалось добиться той степени близости с ним, которой я хотела, мне все время было мало его. Кольцо все глубже впивалось в мою ладонь, пока не поранило кожу и не выступила кровь.
Клятва на крови.
Когда мои легкие были готовы разорваться без воздуха, я отстранилась и прижалась своим лбом к его лбу. Глаза у меня были закрыты, грудь высоко вздымалась.
— Я люблю тебя, — прошептала я. — Больше, чем, кажется, следовало бы.
Я ждала его ответа, но он лишь обнял меня крепче, будто защищая от чего-то, и повернул голову к деревьям, стоявшим вдоль дороги.
— Что случилось? — спросила я.
— Я что-то слышал.
— Ну да. Это я сказала, что люблю тебя, — улыбнулась я, водя пальцем по его губам.
Я ожидала, что он улыбнется в ответ, но он не сводил напряженного взгляда с деревьев, тени которых шевелились в такт колыхавшимся на ветру ветвям.
— Что там? — спросила я, проследив за его взглядом. — Койот?
— Что-то не так.
Я вздрогнула, как от холода, и слезла с его колен.
— Ты меня пугаешь. Это медведь?
Я уже много лет не видела медведей, но наш дом стоял на самом краю поселка, и голодные медведи часто бродили совсем близко в поисках еды после спячки.
— Включи фары и посигналь, — посоветовала я.
Всматриваясь в темноту, я пыталась обнаружить какое-нибудь движение, шевеление. Сердце у меня заколотилось сильнее при воспоминании о том, как мы с родителями смотрели из окна дома на качавшего нашу машину медведя, который учуял внутри еду.
За моей спиной вспыхнул свет на крыльце. Мне не нужно было поворачиваться, чтобы знать, что это мама стоит в дверях, хмурясь и нетерпеливо постукивая ногой по полу.
— Что там? — еще раз спросила я Патча. — Мама выходит из дома. Ей ничего не угрожает?
Он включил зажигание и положил руки на руль:
— Иди домой. Мне нужно кое-что сделать.
— Идти домой? Ты шутишь? Что происходит?
— Нора! — рассерженным тоном позвала моя мама, спускаясь по ступенькам. Она остановилась в паре метров от джипа и жестом приказала мне опустить окно.
— Патч? — попробовала я еще раз.
— Я позвоню тебе. Позже.
Мама резко распахнула дверь.
— Патч, — коротко констатировала она.
— Блайз, — рассеянно кивнул он в ответ.
Она переключилась на меня.
— Ты опоздала на четыре минуты!
— Но вчера я пришла на четыре минуты раньше!
— Это комендантский час, милочка. Здесь вчера не считается! Домой. Сейчас же.
Я не хотела уходить, так и не получив ответа от Патча, но у меня не было выбора.
— Позвони мне, — сказала я ему.
Он коротко кивнул, но по его сосредоточенному встревоженному взгляду было видно, что мыслями он уже далеко. Как только я вышла из машины, джип резко рванул с места вперед. Куда бы ни направлялся Патч, он очень торопился.
— Устанавливая комендантский час, я рассчитываю, что ты будешь его соблюдать, — строго сказала мама.
— Четыре минуты, — сказала я тоном, показывающим, что ее реакция слишком бурная.
Взгляд, которым она меня наградила, отнюдь не был ласковым.
— В прошлом году убили папу. Пару месяцев назад ты сама ощутила дыхание смерти. Мне кажется, я заслужила право слишком беспокоиться.
Она пошла к дому, скрестив руки на груди.
Ясно. Я была бесчувственной, нечуткой дочерью. Сделаю выводы.
Я все вглядывалась в деревья на той стороне улицы.
Все выглядело совершенно обыденно, и холодка, сигнализирующего, что там было что-то недоступное моему зрению, я не почувствовала. Шелестел летний ветерок, треск цикад наполнял воздух. Ничего угрожающего. Скорее на-оборот — деревья выглядели такими мирными в серебряном сиянии лунного света.
Патч тоже ничего за деревьями не увидел. Он отвернулся потому, что я произнесла эти глупые, напыщенные слова, которые вылетели из меня раньше, чем я смогла остановиться. О чем я только думала? Нет. О чем сейчас думает Патч?
Он уехал, чтобы не было необходимости отвечать? И я очень хорошо знала, в чем заключался ответ, как и то, почему сейчас я стояла и смотрела вслед его исчезающему джипу.
Последние одиннадцать секунд я лежала лицом вниз, закрывая подушкой уши, чтобы не слышать вопли Чака Делани — он громко и жизнерадостно повествовал о ситуации на дорогах Портленда (радио было у меня вместо будильника). Подушкой я пыталась отключить не только свой слух, я хотела выключить сознание и логику, приказывавшие мне немедленно вставать и одеваться, обещая неприятные последствия в противном случае. И центры удовольствия в моем мозгу выиграли. Они уцепились за сны, или, скорее, за субъект этих снов. У него были кудрявые черные волосы и убийственная улыбка. В данный момент он сидел спиной вперед на своем мотоцикле, а я сидела лицом к нему, и наши колени соприкасались. Я забралась рукой ему под футболку и притянула его к себе для поцелуя.
В моем сне Патч чувствовал, как я его целую. Не только на эмоциональном уровне, но настоящее, физическое прикосновение. В моем сне он был больше человеком, чем ангелом. Ангелы не испытывают физических ощущений. Я это хорошо знала, но во сне мне хотелось, чтобы Патч почувствовал, какие у меня мягкие, нежные губы, почувствовал, какие они на вкус. Хотела, чтобы он чувствовал, как мои пальцы гладят его волосы. Я хотела, чтобы он не мог сопротивляться тому притяжению, которое исходило от каждой клеточки моего тела, чтобы мысли его заплетались, чтобы он терял разум…
Как я.
Патч коснулся моей шеи под серебряной цепочкой, его прикосновение заставило меня задрожать от наслаждения.
— Я люблю тебя, — прошептал он.
Я как можно крепче прижалась к нему, чувствуя твердые мышцы его живота, и продолжала целовать, останавливаясь только для того, чтобы набрать воздуха в легкие.
— Я люблю тебя сильнее, — сказала я, и наши губы соприкоснулись.
Только слова почему-то не прозвучали, они остались во мне.
А Патч ждал моего ответа, и улыбка его становилась все слабее.
— Я люблю тебя, — попробовала я снова.
И опять слова застряли у меня в горле. На лице Патча появились тревога и недоумение.