Гэнтри – ключевая фигура в вопросе об определении статуса жильцов. Без него суд застопорится.

Но прежде необходимо найти Гектора Палму и убедить предоставить в наше распоряжение копию той самой служебной записки, что убрали из досье, либо сообщить излагаемые в ней сведения. Обнаружить Гектора не трудно, проблема – заставить его сказать правду. Он почти наверняка не захочет сотрудничать с нами – кто жаждет потерять работу, да еще имея жену с четырьмя детьми?

Разбирательство в суде таило и иные сложности, первая носила чисто процедурный характер. Как юристы, мы с Мордехаем не могли выступать в суде от имени наследников Лонти Бертон и ее детей. Для этого нас должны были нанять родственники. Мать и братья Лонти отбывали тюремное заключение. Мордехай предложил направить суду петицию с просьбой назначить одного из нас доверенным лицом семьи Лонти для защиты ее имущественных прав. Это позволит нам пока обойтись без вызова в суд членов семейства. Если мы победим и потерпевшим присудят компенсации, при дележе денег наверняка развернется целое побоище.

А ведь у погибших детишек были отцы. Придется устанавливать личности родителей.

– Насчет денег подумать успеем, – сказал Мордехай. – Сначала нужно выиграть процесс.

Мы расположились за столом перед дряхлым компьютером. Я набивал текст, Мордехай расхаживал по комнате и диктовал.

До полуночи мы выстраивали стратегию, черновик за черновиком отрабатывая окончательный вариант иска, споря, уточняя детали процедуры и предвкушая громкое судебное разбирательство. По мнению Мордехая, оно могло и должно было стать поворотным пунктом в отношении общества к судьбам бездомных.

Я же расценивал наши труды просто как восстановление справедливости.

Глава 24

Без четверти восемь утра я подошел к конторе.

На крыльце меня встретила Руби. И как человек умудряется выглядеть таким бодрым после восьмичасовых попыток заснуть на заднем сиденье брошенного автомобиля?

– Пончика не найдется? – спросила она, когда я щелкнул выключателем.

Похоже, привычки у нее формируются быстро.

– Посмотрю. Садитесь, я сварю кофе.

Вчерашние черствые пончики за ночь окаменели, но другого съестного на кухоньке не нашлось. Я взял на заметку купить к завтрашнему утру свежих – Руби наверняка заявится.

Пока я возился с кофе, она маленькими кусочками, дабы произвести впечатление дамы благовоспитанной, ела пончик.

– Где вы обычно завтракаете? – полюбопытствовал я.

– Нигде.

– А обед и ужин?

– Пообедать можно у Наоми, это кухня на Десятой улице, а ужинать хожу на Пятнадцатую, в приют.

– Что вы делаете в течение дня?

Руби, согреваясь, сложила над горячим стаканчиком ладони домиком.

– Сижу у Наоми.

– Сколько там женщин?

– Много. Относятся к нам неплохо, но разрешают оставаться только днем.

– Прибежище бездомных женщин?

– Вроде того. До четырех. Большинство наших ночуют в приютах, а кое-кто и вовсе на улице. У меня хоть есть машина.

– Там знают о вашем пристрастии к крэку?

– Наверное. Они предлагали мне ходить на беседы, не одна я такая. Бабы пьют и колются не хуже мужиков, ты же знаешь.

– Признайся, вчера не обошлось без дозы? – В жизни не думал, что осмелюсь задать столь интимный вопрос клиенту. Похоже, Руби стала для меня больше чем клиентка.

Руби уперлась подбородком в грудь.

– Скажи мне правду.

– Я должна была принять. Не могу я без этого.

Упрекать ее не имело смысла. Я ведь палец о палец не ударил, чтобы помочь ей избавиться от наркотика. Именно в данный момент ее исцеление приобрело для меня принципиальное значение.

Она попросила еще пончик, и я, завернув в фольгу, положил последний поверх дымящегося стаканчика. К Наоми Руби опоздала.

* * *

Поход за справедливость начался с митинга у мэрии. Мордехай, известная и почитаемая среди бездомных фигура, занял место на трибуне. Церковный хор, облаченный в пурпурные с золотом одеяния, бодрыми гимнами поднимал настроение собравшихся. Поодаль стояли полицейские; барьеры перегораживали проезжую часть улицы.

БАСН обещало направить на митинг не менее тысячи своих членов, и обещание сдержало. Огромная колонна людей, лишенных крова, но не гордости, возвестила о прибытии явно отрепетированным скандированием. Живая река мгновенно привлекла внимание телекамер.

Посланники братства расположились напротив лестницы и принялись размахивать написанными от руки плакатами и транспарантами:

КОНЕЦ ПРЕСТУПНОСТИ;

ОСТАВЬТЕ НАМ НАШИ ПРИЮТЫ;

ДАЕШЬ ПРАВО НА ЖИЛЬЕ;

РАБОТЫ! РАБОТЫ! РАБОТЫ!

Перед полицейскими барьерами то и дело останавливались церковные автобусы, к толпе присоединялись новые сотни, причем большинство пассажиров никак не походило на бездомных. В основном это были женщины, одетые как на воскресную проповедь. Меня теснили. Я не видел знакомых, даже Софии и Абрахама, хотя точно знал, что они здесь. Митинг в память Лонти Бертон оказался самой представительной и многолюдной акцией бездомных за последние десять лет.

Над толпой возвышались портреты в траурных рамках, под фотографией погибшей молодой женщины была помещена подпись:

КТО УБИЛ ЛОНТИ?

Активисты раздавали плакаты налево и направо, охотников держать их было хоть отбавляй даже среди членов братства, перегруженных транспарантами.

Послышался нарастающий вой сирены. В сопровождении полицейской машины ко входу подъехал катафалк. Шестеро крепких мужчин извлекли черный фоб и подняли на плечи, готовые к символическим похоронам. Вслед за первым гробом из толпы вынырнули остальные четыре – того же цвета, но поменьше размерами.

Толпа расступилась, гробы поплыли к лестнице, хор затянул прощальный псалом, и на глаза у меня навернулись слезы. Один гробик олицетворял Онтарио.

На поднятых руках люди передавали гробы друг другу.