— Ваша милость, с вами желает повидаться одна особа, — произнес неприметный джентльмен.
— Пусть она сама скажет мне об этом.
Не то чтобы Уэссекс так уж сильно разозлился, — просто за последние несколько часов его светлость выпил вполне достаточно, чтобы в нем возобладало безрассудство. В подобном состоянии человек может подраться на дуэли из-за замечания о своем портном — если таковое будет им услышано.
— К сожалению, этот джентльмен — не член клуба, — отозвался неприметный господин.
— Ну так примите его в клуб, — рассудительно посоветовал Уэссекс.
— К несчастью, у него срочное дело к вашей милости, и он не может ждать, пока пройдет процедура принятия.
— Насколько я понимаю, при необходимости О'Доннел может решать этот вопрос лично, без Совета клуба, — подал еще один бесполезный совет Уэссекс.
— Вероятно, мистер О'Доннел не будет приветствовать присоединение этого джентльмена к его клубу, — сказал незнакомец.
Уэссекс, прищурившись, взглянул на него. Он уже начал терять терпение.
— Еще более вероятно, что я вас застрелю, если вы отсюда не уберетесь.
— У этого джентльмена совершенно неотложное дело к вашей милости, — не унимался гость. — Вы к нему выйдете?
Возможно, к этому моменту Уэссексу стало любопытно, как незваный гость умудрился пробраться так далеко, не подняв при этом шума. А возможно, ему просто надоела эта словесная дуэль. Не потрудившись ответить, герцог встал, смахнул лежавшую перед ним на столе груду золотых кругляшей к себе в карман и жестом велел назойливому гостю идти вперед.
Когда Уэссекс шагнул на крыльцо «Гарвина», предрассветный воздух обжег его лицо холодом. Ночной туман достиг сейчас наибольшей непроницаемости, но даже он не мог скрыть фонарей большой кареты, остановившейся в нескольких домах от клуба.
— Не беспокойтесь, ваша милость, — поворачиваясь, сказал неизвестный. — Я пришел сюда по делам дворца.
— Так всякий может сказать.
А кроме того, в Сент-Джеймсском дворце имелось много группировок, и не все они поддерживали короля Генриха.
— Но не всякий может носить вот это.
Посланец извлек из кармана небольшой бумажник. Раскрыв его со щелчком, неприметный господин позволил Уэссексу взглянуть на хранящийся внутри знак. Сверкнула маленькая радуга: это заблестели в свете факелов, закрепленных рядом с зеленой дверью «Гарвина», золото и эмаль герба.
Уэссекс тут же обогнул посланника, быстрым шагом подошел к карете и нырнул внутрь.
— Ваше величество!
Король Генрих был вне себя от гнева. Уэссекс видел это по нехорошему блеску глаз и по горячечным пятнам на скулах.
— Это так, Уэссекс, вы служите вашему королю? — с негодованием спросил Генрих. Уэссекс мгновенно протрезвел. Ощущение было пренеприятное. До него внезапно дошло, что ему, пожалуй, полагалось идти домой. Причем давным-давно.
— Я, кажется, не скрывал от вас, чего хочу от этого брака — чтобы герцог и герцогиня Уэссекс-кие, встав во главе высшего света, помогли принцессе Стефании войти в английское общество. Разрешите поинтересоваться, пойдет ли на пользу репутации герцогини тот факт, что ее муж предпочел провести первую брачную ночь не в супружеской постели, а где-то в клубе?
От слов короля веяло ледяным холодом. Уэссексу не приходило в голову никакого объяснения, которое он решился бы высказать вслух.
— Нет, сир, не пойдет, — едва слышно отозвался Уэссекс.
— Тогда, возможно, это начало некой затеянной вами игры? Возможно, высший свет должен проникнуться сочувствием к бедственному положению герцогини Уэссекской? Ведь если вдуматься, какие чувства, кроме жалости, может вызывать женщина, покинутая мужем в первую брачную ночь? А вы выставили этот факт на всеобщее обозрение.
Именно это он и сделал, — с ужасом осознал Уэссекс. Он, должно быть, совсем выжил из ума, раз вместо того, чтобы залечь на дно, позволил доброй половине политических кругов узнать, что сегодня он не ночевал в Дайер-хаусе. Даже если те, с кем он играл нынче ночью в «Гарвине», предпочтут помалкивать, останутся другие места, где он успел сегодня побывать.
На это нечего было сказать.
Король смотрел на Уэссекса в упор, не отводя взгляда, и Уэссекса охватило тошнотворное ощущение, будто король Генрих понимает все, что произошло сегодня ночью, — даже то, что сам Уэссекс предпочитал не осознавать.
— Как вы полагаете, вы сможете исправить ситуацию? — ровным тоном поинтересовался король.
— Я непременно ее исправлю! — клятвенно пообещал Уэссекс. Сегодняшнюю глупость еще можно загладить, если постараться как следует и если жена ему поможет. Начал он неудачно, но при некоторой доле везения они еще смогут разыграть убедительный спектакль. Он сделается безумно влюбленным и бесконечно заботливым герцогом, а Сара — его прекрасной герцогиней.
По крайней мере, в глазах общества.
— Тогда говорить больше не о чем, — провозгласил король. Он стукнул тростью в потолок, и Уэссекс почувствовал, что карета сдвинулась с места. «Ну конечно же», — понял он.
Обстоятельства требовали понадежнее скрыть истинное время появления молодожена в Дайер-хаусе.
Но путешествие, даже столь короткое, трудно было назвать приятным.
Она была Сарой Канингхэм, и в глубочайших своих снах она шла по лесу, никогда не знавшему ни топора, ни лесника. Она двигалась словно рыба в воде, словно животное в привычной ему среде обитания.
Она больше не носила ни длинных платьев из муслина, парчи или миткаля, ни чулок, ни корсетов, ни нижних юбок. Волосы ее не были уложены в высокую прическу, и их не перевивали ни ленты, ни драгоценности. Она не держала в руках разрисованный веер, и ее атласные бальные туфельки не скользили по мраморному полу.
Нет.
Во сне это была та Сара, которая заплетала свои волосы в косу и украшала их на висках перьями цапли, лицо для усиления охотничьей магии раскрашивала красным, белым и желтым, а из одежды предпочитала расшитую бисером замшевую рубаху и брюки, как истинный воин. В левой руке она сжимала мушкет в чехле, украшенном бисером и бахромой.
Она была Сарой Канингхэм из Балтимора, из страны, которая никогда на памяти Сары не заключала никаких союзов с Георгом, безумным и злобным королем Англии.
«Нет! Король Англии — Генрих Стюарт, а вовсе не Георг Ганноверский!»
Нет. Она могла быть невежественной провинциалкой, уроженкой колоний, ничего не понимающей в политических махинациях Востока, которому ее страна еще недавно подчинялась, но даже она знала…
Ей мешала память, приходящая из-за пределов сна: память о роскошном придворном платье, намного превосходящем своим великолепием любой наряд, который можно было отыскать во всем штате Мэриленд, и о царственном мужчине, который, улыбаясь, помогал леди Роксбари встать из реверанса.