Река отливала холодным металлическим блеском, словно внутри ее берегов текла не вода, а тяжелый расплавленный свинец, от которого почему-то веяло холодом.
Мрачные предчувствия не покидали Неверова с момента отъезда, и даже первый удачный день дороги не изменил его настроения.
Подошла Элайн и с минуту молча стояла рядом, глядя на реку.
— Здесь странная вода… Тяжелая, как металл. У нее и вкус такой же.
— Тебе приходилось пробовать?
— Нет. Но я это знаю.
Он не стал уточнять, откуда. Она теперь знала много вещей, о которых никто из людей не имел ни малейшего понятия.
— Твои приборы уловили грайров?
— Ты их чувствуешь?
Она кивнула.
— Я их всегда чувствую. Они что-то замышляют. Что-то недоброе… Но это не связано с нападением, нападать на нас они не собираются.
— Странно… Что еще они могут замышлять?
Его вопрос не был адресован Элайн, он просто думал вслух, но она приняла его на свой счет.
— Не знаю, у меня теперь нет прямого контакта с ними. Я могу определить только общее настроение, окраску ментального поля. Это происходит где-то на самой границе сознания, почти интуитивно… Но я редко ошибаюсь. И почти совсем не сплю, с тех пор как мы вернулись из купола, меня мучают кошмары, я боюсь засыпать…
У свинцовой реки, под холодным тяжелым небом чужой планеты эта хрупкая женщина показалась ему беззащитной и одинокой, почти такой же одинокой, как он сам. Он осторожно обнял ее, привлек к себе и неожиданно для самого себя спросил:
— Ты иногда вспоминаешь Тонино?
Она засмеялась.
— Плата за освобождение оказалась слишком высокой, но я все равно не жалею. Здесь, с тобой, я впервые почувствовала себя человеком, который на что-то годен. У Тонино я была дорогой игрушкой, а этот мир, он такой жестокий… Но здесь мы свободны, здесь мы должны отстаивать право на собственную жизнь, бороться за место на этой планете… Несмотря ни на что, я не чувствую себя несчастной. А эти страхи, ночные кошмары, предчувствия все это пройдет. Ты за меня не беспокойся. Я чувствую, как с каждым днем связь слабеет все больше, а я становлюсь все сильнее.
Он взглянул на часы — время, отведенное им на разминку, прошло.
— Пойдем, нас уже ждут.
— Как, собственно, ты себе это представляешь?
— Что именно?
— Как мы будем спать все вместе в этой кабине?
— Как-нибудь поместимся.
— Я знаю, что поместимся. Я не об этом. Они молодые мужчины. Я вижу, какие взгляды они украдкой бросают на меня. И я знаю, каково им обходиться без женщин так долго, я ведь не наивная девочка.
Ты думаешь, они смогут спать, если я останусь в кабине?
— Они солдаты, да и ты теперь тоже. Я не вижу иного выхода. Спать снаружи слишком опасно.
Словно подтверждая его слова, над рекой пронесся странный звук. Он возник где-то в стороне от них, на середине реки. Постепенно окреп и расширился, заполняя собой все пространство вокруг. Не то рев, не то стон. Но самым удивительным в этом звуке было то, что при всей своей внутренней ментальной мощи, которую оба они почувствовали, в звуковом диапазоне стон был едва слышен…
Оба как по команде повернулись к реке и стояли неподвижно, наверное, с минуту. Но звук больше не повторился.
— Ты тоже слышала это?
Она лишь кивнула, ответ был слишком очевиден.
— Это там, в реке… Алмин считает, что жизнь, не зависимая от грайров, на этой планете могла сохраниться только в воде. В среде, недоступной для их воздействия.
Никто из их спутников не услышал таинственного ночного стона. Наверно, главную роль здесь играло наличие особого ментального слуха или то обстоятельство, что в момент, когда раздался звук, все были заняты подготовкой к ночлегу. Любое дело отвлекает сознание человека, мешает ему выделить из хаотического гула шумов, которыми наполнен мир, важную часть информации. Чаще всего она бесследно теряется, как случилось и в этот раз.
Ночь прошла ужасно. Лишь под утро Элайн забылась ненадолго коротким тревожным сном, и, как обычно, в который уж раз ей приснилось, как чужие мужские руки срывают с нее одежду и она стоит перед ними обнаженной на ледяном ветру, не в силах ни убежать, ни спрятаться, потому что знает: сзади к ней медленно приближается еще одно, на этот раз нечеловеческое лицо…
Вялый рассвет разбудил их в шесть утра. Алмин пытался приготовить кофе, но у него это плохо получалось. Судя по неважному внешнему виду, всем остальным, кроме Неверова, эта ночь тоже не принесла отдыха. Селезнев возился с двигателем вездехода. Генератор антигравитации почему-то упрямо отказывался запускаться.
Они слишком долго собирались, до побережья предполагалось добраться засветло, и, потеряв наконец терпение, Неверов, который терпеть не мог вмешиваться в действия подчиненных, выполнявших свою непосредственную работу, подошел к водителю.
— Что там у тебя? Что случилось?
— Не понимаю… Вчера все было в порядке. Вообще нет модуляции.
— Стартовый генератор ты проверял?
— Проверял, там все в порядке, а этот не запускается.
— Давай, я посмотрю…
Минуты через две он выпрямился с потемневшим лицом.
— Не поступает запускающий импульс с центрального компьютера. Вчера кто-нибудь трогал управляющий блок?
— Как можно? Эти блоки запечатаны. Только кибернетики имеют право их вскрывать. Что я, правил не знаю?
Но блок все-таки кто-то вскрывал, причем довольно грубо. В результате машина лишилась хода и автоматического управления всем своим вооружением.
Растерянный, недоумевающий экипаж собрался около водителя. Здесь были все, включая башенного стрелка. Бластеры все равно не работали, и Неверов подумал, что сейчас их отряд представляет собой прекрасный объект для нападения.
Только он один догадался взять с собой из кабины бластер, остальные были безоружны, и он не стал исправлять этой ошибки своих подчиненных.
— Что со связью? — спросил он у Делони, который за несколько минут до этого безуспешно пытался вызвать базу.
— Сплошные помехи. А чего ты ждал? Грайры хорошо планируют свои операции. Как ты думаешь, каким образом им удалось испортить управляющий блок?
— Незаметно проникнуть в машину снаружи невозможно. Это сделал кто-то из нас.
— Я тоже так считаю. Нас пятеро, и кто-то из пятерых работает на грайров.
— Разумеется. Управляющие блоки не вскрываются сами собой.