Казалось, о приличиях она вообще не имеет ни малейшего понятия. Ее вульгарность коробила меня. Я старательно гнал от себя воспоминание о том, что совсем недавно переспал с этой женщиной в квартире Лании. Конечно, тогда я принимал ее за Ланию. Но уже тогда я не был уверен в этом до конца и тем не менее не остановился. А она, к сожалению, слишком хорошо об этом знала.
— Только это должен быть абсолютно откровенный разговор, иначе он не имеет смысла. Я прошу вас рассказать мне все, что вы помните о своем нынешнем появлении в Барнуде и о том, что происходило с вами до того, как вы оказались здесь.
— В конце концов, я обязана вам жизнью. Своей нынешней жизнью. Не знаю, должна ли я быть вам за это благодарна, однако это так. Задавайте ваши вопросы!
Я почувствовал, как предательская волна страха на какое-то время лишила меня дара речи. Она знала! Она знала то, что не должна была знать! Под современным наркозом человек не чувствует ничего и ничего не может слышать. Я не обмолвился ни словом о том, что произошло между мной и Коленским после окончания осмотра. Тем не менее она знала, что я не воспользовался анестезией…
За пределами ее собственного сознания существовало другое, гораздо более могущественное… И хотя я подозревал об этом, любое новое подтверждение их постоянной связи заставляло меня вздрагивать.
— Вы были похожи на Ланию, когда я встретил вас у здания мэрии. Вы были ее копией, двойником. Сейчас это не так. — Я проглотил предательский комок, застрявший в горле, и продолжил: — Почему это происходит? Почему вы так резко меняетесь и кто вы сейчас?
— Сейчас я — это я. Анна Вельская. Я могу становиться собой, только когда ваша Лания спит. Вы прочитали мое досье?
Я отрицательно мотнул головой.
— Бедненький! Это так трогательно, встретить интеллигентного человека. Впрочем, вы еще успеете это сделать.
— Перестаньте паясничать. Я предупредил вас, что наш разговор имеет смысл только на основе полной откровенности.
— Разве я не откровенна? Вы на самом деле представляете сейчас довольно жалкое зрелище.
Я постарался взять себя в руки и не обращать внимания на ее колкости. То, что я собирался выяснить, было важнее моего самолюбия, тем более что во многом она была права.
— Расскажите все, что вы помните о своей жизни там. — Я неопределенно повел головой. Вопрос прозвучал так, словно я собирался спросить ее о жизни в потустороннем мире. В какой-то степени так оно и было.
— Почти ничего. Я приняла третью дозу, когда жизнь в этом грязном Барнуде показалась мне невыносимой. Я думала, что смогу навсегда от него избавиться. Но благодаря вам даже этого не получилось.
Я молча ждал продолжения, боясь неосторожным вопросом сбить ее с толку.
— На какое-то время мое желание осуществилось, я погрузилась в голубой туман, в некое подобие сна, в котором со мной вместе был еще кто-то… Вам приходилось смотреть сны вдвоем?
— С вами была Лания?
— Да перестаньте вы каждую минуту спрашивать меня о ней! Ваша Лания изрядная зануда, и сейчас речь совсем о другом. В то время я ничего не знала о ее существовании. Вначале мне казалось, что это мой отец. Хотя у меня никогда не было отца, но там я его нашла. Я вновь почувствовала себя маленькой девочкой. Потом он стал первым мужчиной, первым человеком, которого я полюбила, потом он стал всем моим миром — моим сознанием. Это длилось и длилось. Я переживала заново свою жизнь. Иногда мне казалось, что не одну жизнь, и не только свою. Там все перемешано, расплывчато, это трудно объяснить человеку, незнакомому с действием «голубого грома».
— Я знаю, как он действует.
— Ни черта вы не знаете. То легкое опьянение, которое случилось с вами, не имеет ничего общего с ощущениями человека, принявшего полную дозу. Сознание растворяется в чем-то большем, чем ты сам. В чем-то таком, что содержит в себе множество миров и множество жизней…
— Там был город? — Казалось, мой вопрос удивил ее.
— Город? Наверно, там был город. Множество городов. На самом деле место, где все это происходило, не имеет никакого значения.
— Для меня имеет. Постарайтесь вспомнить, был ли там город и как он выглядел.
— Вы еще больший зануда, чем ваша Лания. Говорю же вам, там все было перемешано. Города, лица, предметы, пространство. Все. Там даже времени не существовало. Я не знаю, сколько это продолжалось. Но в какой-то момент в моем мире появилось нечто чужое, что-то такое, что пыталось меня вырвать из сладкого тумана, в котором растворилось мое сознание. Я долго сопротивлялась. До тех пор, пока не получила приказ.
— Приказ?
— Ну, что-то вроде. В какой-то момент я поняла, что не должна больше сопротивляться, и мир вокруг меня стал обретать четкость.
— Послушайте, Анна! Вас не было в Барнуде десять лет. — Впервые я назвал ее настоящим именем, мне показалось, что она вздрогнула, услышав его из моих уст. — Все это время вы должны были есть, спать, дышать, хотя бы для того, чтобы сохранить жизнь в своем теле. Неужели вы не можете вспомнить, где все это происходило?
— Конечно нет! В той моей жизни тело не имело никакого значения. Я не знаю, где оно находилось и что с ним происходило, пока я не вернулась.
— Вернулись?
— Перестаньте меня переспрашивать, как попугай! Мне и так трудно говорить об этом с человеком, неспособным ничего понять!
Видно было, что наш разговор ей неприятен. Наверно, я чувствовал бы то же самое, окажись на ее месте. Однако у меня была припасена для нее одна хорошая новость, связанная с ее телом.
— Вы знаете, сколько вам лет?
— Что за нелепый вопрос! Разумеется, я помню дату своего рождения!
— Вы родились тридцать девять лет тому назад. Но сегодня вам по-прежнему двадцать девять. Двадцать девять биологических лет. Ваше тело не постарело за то время, пока вы отсутствовали.
Она немедленно встала и пошла к зеркалу. Через минуту я пожалел, что упомянул об этом. Теперь ее непросто будет вернуть к нужной мне теме. Простыня упала на пол, и она, не обращая на это ни малейшего внимания, стала внимательно себя разглядывать со всех сторон, игнорируя мое присутствие. Не могу сказать, что мне было неприятно видеть ее обнаженной. И все же в этом было что-то противоестественное. Что-то от созерцания мумии.
Наконец она покончила с этим, снова завернулась в простыню и уселась в глубокое кресло, стоявшее довольно далеко от моего стола. На лице ее появилась некая отрешенность. Молчание длилось слишком долго, но я решил не мешать ей осмыслить новость, имевшую для любой женщины первостепенное значение. Наконец она сказала задумчиво, все еще находясь далеко от этой комнаты:
— Похоже, вы правы… Но я чувствую себя такой старой, словно в своем сне прожила несколько жизней. Наверно, поэтому мне не приходило в голову, что все это время я оставалась молодой…