– Вот мы здесь все втроем нормальные люди, – отпив теплого пива, продолжал Окуркин. – И трусы у нас – нор-рмальные. Пожалуйста…
Окуркин резко встал и, предоставляя доказательства, спустил штаны.
– Вот! Васильки в поле! Национальная расцветка! – громко объявил он, заставляя оборачиваться прохожих.
Смуглые владельцы кафе молча взирали на представление, не зная, что предпринять, а нетрезвая дама за дальним столиком радостно захихикала.
– Ну-ка прекрати, – вмешался Тютюнин. Окуркин пожал плечами и надел штаны, однако процесс дознания не оставил.
– Вот, давай теперь посмотрим, какого цвета твои трусы. Гоша, – предложил он.
– Леха, не приставай к человеку, – заступился за «внука» Тютюнин.
– А я не пристаю. Просто покажи хотя бы резинку, Гоша. Только поясок, – настаивал Леха, однако «внук» ничего не отвечал и пребывал в полной растерянности. Еще никогда агент Смит не был так близок к провалу.
То ли от жары, то ли от внезапных потрясений перед его глазами плыли разноцветные круги, которые превращались в красные физиономии Лехи Окуркина и все множились, множились, заполняя собой окружающее пространство.
Заметив, что с Гошей не все в порядке, Тютюнин, чтобы сдержать неугомонного Леху, со всей силы лягнул того ногой под столом. Удар получился хороший, но пришелся он точно в голень Смиту.
Берк вздрогнул, но сдержал стон, решив не доставлять удовольствия этим русским. Что ж, они его переиграли и разыграли, как дурачка, однако он умрет молча. Не проронив ни слова.
Леха продолжал орать про трусы, Сергей Тютюнин лягнул его еще раз и снова попал Смиту в то же самое место. От резкой боли Берк начал терять сознание и сползать под стол.
«Отлично спланировано, – думал он краешком угасавшего сознания. – Под столом они накинут мне на шею удавку – и все…»
– Гоша… Гоша… – доносилось откуда-то издалека. Потом на лицо полилось что-то тепло и липкое. «Это кровь», – решил Смит.
– Гоша, очнись! Гоша! – не отставал от него Тютюнин, хлопая по щекам и щедро поливая голову «внука» теплым пивом.
– Пусть покажет трусы! Какие у него трусы! – не унимался одуревший от пива и жары Леха.
– Заткнись ты, не видишь, что ли, парню плохо! – крикнул Тютюнин. Окуркин, тупо посмотрев на распластавшегося в пивной луже Гошу, понял, что нужно что-то предпринимать. Он медленно повернулся и, поймав на себе взгляд смуглого владельца кафе, с угрожающей интонацией произнес:
– А какого цвета твои трусы? М-м?
– Эта… Не нада… – сказал владелец, медленно отступая.
– Покаж трусы, мор-рда! – прорычал Окуркин и, реагируя на движение жертвы, поднялся со стула.
– А-а-а! – заголосил тот и выскочил из павильона. Второй его товарищ, а следом за ним и кухонный рабочий также быстро покинули кафе и, отбежав к небольшому фонтану, притаились за стрижеными кустиками.
Леха решил использовать эту ситуацию. Он подошел к холодильнику, открыл его и окинул содержимое хозяйским взглядом.
– Воды неси! – потребовал Тютюнин, видя, что Гоша стал приходить в себя.
– Тут тока пиво… – сказал Леха.
– Ну неси пиво! У парня солнечный удар – его поливать надо!
И они стали поливать.
Вскоре лечение принесло успех и Гошу удалось посадить на стул.
– Пей, Гоша, нужно восстанавливать силы, – приказал Тютюнин, и Смит, не желая, чтобы его снова начали избивать, стал послушно принимать дозу за дозой.
Когда пиво заполнило весь предоставленный объем, троица с трудом поднялась со стульев и, держась друг за друга, выбралась под палящее солнце.
В какой-то момент жаркое солнце и неограниченное количество пива сделали свое дело, и вся троица завалилась на асфальт, а пришла в себя только в тени тюремных стен – в местном отделении милиции.
Сидевший к «обезьяннику» боком милицейский сержант также изнывал от жаркой погоды, однако продолжал выполнять свой служебный долг, безо всякого вдохновения составляя протокол задержания.
– «… Двое алкоголиков тащили под руки обоссанного гражданина…» – прочитал он, пытаясь на слух опробовать складность записанной мысли.
– Во.., вообще-то мы его пивом полили… – заметил из-за решетки Тютюнин, и сержант, даже не посмотрев в его сторону, внес в протокол исправления: «обоссанного пивом гражданина».
Затем посмотрел в окно и крикнул:
– Жмуров! Может, пристрелим этих придурков, а? Сил моих нет этот протокол составлять… Жарко…
– А куда их потом девать? – отозвался невидимый Жмуров. – Их же выносить придется и эта.., закапывать.
– Правда твоя, Жмуров, – вздохнул сержант. – Закапывать придется…
Посмотрев наконец на троицу задержанных, сержант прикинул их состояние. Двое выглядели удовлетворительно и, пожалуй, удержатся на ногах, если заставить их подняться. А вот третий… Третий был совсем плох.
– Жмуров! – позвал сержант. – А ты когда-нибудь протоколы составлял?
– Никогда, – поняв, куда дует ветер, ответил Жмуров. – Я и буквы-то русские не все знаю. Только латынь немного.
Сержант ничего не сказал и опустился на стул.
По полу побежал таракан, и это привлекло внимание милиционера. Видимо, насекомый тоже изнывал от жары, потому что двигался очень медленно.
Сержант набрал в легкие воздуха и плюнул.
Получился недолет, таракан забеспокоился.
Сержант взял поправку и плюнул снова. На этот раз получилось куда лучше, однако таракан снова избежал гибели и, преследуемый целой серией плевков, успел завернуть за угол.
Сержанту стало скучно. Он порылся в карманах, поиграл спичечным коробком, а затем спросил:
– Жмуров, а в чем смысл жизни?
– Это сложный вопрос. Так сразу не ответишь… Сержант покачал головой. Затем посмотрел на задержанных и резко скомандовал:
– Встать!
Тютюнин и Окуркин быстро поднялись, а Гоша только дернулся, но друзья помогли ему и прислонили к стенке.
– Так, – одобрительно кивнув, произнес сержант. – Ходить можете?
– Пока.., можем, – осторожно, за всех ответил Тютюнин.
– Тогда так. Сейчас я вас выпускаю и жду пять минут. Потом выхожу на улицу с табельным оружием и, если еще вижу ваши морды, открываю огонь на поражение. Согласны?
– Так точно, – сказал Сергей.
– Йес, сэр… – пролепетал Гоша.
– Отлично.
Дверца «обезьянника» открылась, и получившие свободу узники поспешили к выходу. Даже Гоша, и тот обрел способность ходить.
Сержант проводил их до двери, вернулся к своему столу и разорвал недописанный протокол. Потом прошел в соседнюю комнату и, приблизившись к клетке с попугаем, угрюмо на него уставился.