– Сегодня рано пришла. Сам видел.
Тютюнин без лишних слов схватил рукавицы с неродившимися фламингами и выскочил в коридор.
В приемной директора он действительно застал Елену Васильевну, которая стояла возле пишущей машинки и что-то искала в свой сумочке.
Заметив взволнованного Серегу, державшего в обеих руках варежки, словно Дед Мороз подарки, Елена Васильевна удивилась.
– Ой, Сергей Викторович! – воскликнула она и взялась за левую грудь. – Вы меня так напугали!
– Елена Васильевна, мне срочно нужно ваше женское тепло!
– Сергей Викторович! – вскрикнула секретарша.
– В смысле у меня яйца холодные. Я хочу, чтобы вы их погрели!
Заметив в глазах женщины ужас, Тютюнин торопливо добавил:
– Поймите, температура близка к критической! Мы можем их потерять!
– Но как, Сергей? Как? – развела руками Елена Васильевна.
– Ну, наверное, вы должны к ним как-то прижаться или просто сесть на них. Вы же мягкая, вы им не повредите, правда?
Глаза Елены Васильевны затуманились, она покачнулась и схватилась за край стола, чтобы не упасть.
– Правда… Правда, Сереженька…
Елена Васильевна так волнительно вздохнула, что Тютюнин едва не забыл, зачем он сюда пришел.
Неожиданно распахнулась дверь директорского кабинета, и на пороге возник Борис Львович Штерн собственной персоной.
– Что с вами, Елена Васильевна? Вам плохо?
– Ах, Борис Львович, если бы вы посидели спокойно в вашем кабинете, мне бы сейчас уже было хорошо, – с досадой произнесла секретарша.
– Я не понимаю, Сергей, в чем тут дело? Вы ко мне? Заходите.
Слегка оглушенный мощным эмоциональным порывом Елены Васильевны, Тютюнин машинально зашел в кабинет.
Штерн прикрыл дверь и, взяв у Сереги одну из варежек, заглянул внутрь.
– Ой, что это?
– Яйца фламинги, Борис Львович. Мы их теряем…
– Почему?
– Они переохлаждаются. Люба узнает – меня убьет.
– Не стоит паниковать. Температура яиц может быть чуть ниже нормы, это не страшно. Главное, чтобы яйца не перегревались, – это для них действительно опасно.
– А вы откуда знаете?
– Я их коллекционировал в детстве, когда еще был верен своей пионерской организации. Знаете что, Сергей, думаю, я смогу вам помочь…
С этими словами Штерн выдвинул нижний ящик своего стола и после недолгих поисков выудил электрический подогреватель для молочной смеси.
– Вот, дочери покупал еще в советские времена. Но не пригодилось – слишком большой размер, наши советские бутылочки были значительно уже. Здесь регулятор температуры есть, так что можно выставить любую. Давайте яйца, Сергей. Сейчас мы все организуем.
В приемку Тютюнин вернулся как победитель, неся на вытянутых руках нагреватель для детской смеси. При появлении торжественного Тютюнина все затихли.
Не обращая внимания на Кузьмича и клиентов, Серега первым делом сунул штепсель в розетку и, облегченно вздохнув, повернулся к прилавку.
– Ну что тут у нас?
– А чего это у вас в ведерке, Сергей Викторович? – поинтересовалась самая любопытная старушка.
– Яйца фламингов, – охотно ответил Серега.
– Ой, а зачем они? Кушать?
– Нет, не кушать, – возразил Серега. – Будем восстанавливать подмосковную популяцию. Раньше ведь у нас и на Яузе, и на Москве-реке…
– И в Серебряном Бору, – подсказал Кузьмич.
– Да, повсюду водились фламинги.
– Фламинги! – закричала другая старушка. – А теперь вон мосты разводные понаделали, как в Ленинграде! Если этот «винаносек» немедля не утопить, он вам всех фламингов распугает.
Сергей понимающе кивнул. Под «винаносеком» старушка подразумевала недостроенный авианосец, выкупленный у военных моряков алюминиевой братвой.
Новые владельцы чудо-корабля оплатили углубление фарватера Москвы-реки и реконструкцию мостов – теперь все они стали разводными.
На проход «Мишана Поперечного» через разводные мосты – именно это гордое имя носил теперь авианосец – собиралось большое количество горожан и гостей столицы. Иностранные туристы были в восторге и изводили на «Мишана Поперечного» всю фотопленку.
Соперничать с этим зрелищем мог только еженедельный старт шаттла «Вася Житомирский», на котором летала в Ханты-Мансийск нефтяная братва.
Год назад американская НАСА поставила этот шаттл в обмен на летающую тарелку, которой единолично владел господин Житомирский.
– Ну ладно, давайте к делу, – напомнил Сергей. – Что-нибудь уже принял, Кузьмич?
Оказалось, что Кузьмич принял только те вещи, в качестве которых не сомневался. Спорные артефакты, те, что не подходили по описанию ни под одну из известных форм жизни, он отложил для экспертной оценки Сергея.
– Так, это обычная мочалка – мочалки мы не принимаем, – начал разбираться Тютюнин. – А это… Судя по запаху гуталина – обувная щетка.
– А моего зайчика! Примите моего зайчика! – кричала худая старушка с сумасшедшими глазами.
– Это не зайчик, мадам, это вывернутая наизнанку калоша.
– Какая же это калоша, если еще вчера я с ним разговаривала, с моим зайчиком…
Тютюнин вернул калошу и дал сумасшедшей пять рублей.
– Большое спасибо! – обрадовалась та. – Ну, пойдем, мой зайчик, я куплю тебе капустки.
– Следующий! – крикнул Сергей.
Следующим оказался вчерашний бомж-диггер. На этот раз он притащил огромный, завернутый в черную пленку тюк.
– Опять лысые коровы, парень? – спросил Сергей.
– Нет, на этот раз лохматость на высоте.
С этими словами диггер распахнул свой тюк и забросил на прилавок один край шкуры, поскольку она была поистине огромной.
Тютюнин ощупал необычайно длинный ворс, проверил мездру и сказал про себя: «Ни хрена себе!» Этот мех не был похож ни на что виденное прежде.
– Откуда у тебя это? – спросил Сергей, надеясь исподволь выяснить хоть что-то.
– А чего, не нравится?
– Да нет; хороший мех. Только я никак не могу его идентифицировать. Фото зверя имеется?
– Да, – неожиданно ответил диггер и, порывшись в своей засаленной куртке, вытащил растрескавшийся от старости снимок.
Сергей взял фото, потом показал его Кузьмичу.
– Мама родная, так это же мамонт! – воскликнул тот. – Это же мамонт, ты где его взял?
– Какой такой мамонт? – развел руками диггер.