С этими словами Олимпиада Петровна достала круг украинской домашней колбасы и протянула Любе.
– На, золотце мое, кушай, пока мама твоя еще жива, и с руками, и с ногами.
– Особенно с руками… – язвительно усмехнулся Серега. Принесенная тещей колбаса вкусно пахла на всю квартиру, однако при Олимпиаде Петровне Тютюнин ее подарки не ел из гордости.
– Ладно уж! – Он махнул рукой и сел на диван. – Сколько уже переговорено. Придется крокодилов выращивать, тем более что шкура у них жутко полезная и дорогая.
Олимпиада Петровна, не желая разговаривать с зятем, подтолкнула Любу и, указывая в сторону Сергея, прошептала:
– Ну-ка узнай, чего твой шалопутный там разговаривает.
Люба кивнула и, продолжая поедать колбасу, вышла из кухни к Сергею и села рядом.
– Чего, Сереж, ты про крокодилов говорил?
– Я говорю, выращивать их можно, не хуже фламингов. Они ведь не простые крокодилы, а калифорнийские кайманы.
– Да ты чего? – поразилась Люба. – Стало быть, импортные?
– Импортные. Не из Москвы-реки, если ты об этом.
– Ну чего ты так сразу, как будто я прям в школе не училась. Училась…
– Училась! – громогласно подтвердила из кухни теща. – И в художественной самодеятельности участвовала, между прочим! А по пению «пятерку» имела! Если бы замуж за такого… не выскочила, теперь бы уже артисткой стала. В рекламах бы снималась!
– Ну. чего ты, мам? Не только же по пению я успевала. Я рисовала хорошо. Особенно у меня дыни получались. Такие круглые… – Куском колбасы Люба начертила в воздухе силуэт дыни и вздохнула. – И реки я знаю. Есть Москва-река, есть Яуза, а еще есть Ильмень-озеро… А к примеру, Сереж, сколько выйдет с одного крокодила чемоданов?
Теща, шелестевшая на кухне обертками, затаилась.
– Да, я думаю, чемоданов до двадцати-тридцати набираться будет. Это еще не считая мяса…
– Откуда же так много, Сереж? – Люба так удивилась, что перестала есть колбасу.
– Так ведь калифорнийские кайманы до двенадцати метров вырастают…
Пораженная такое информацией, Олимпиада Петровна споткнулась о табуретку и выкатилась в комнату.
– Скоко-скоко? – переспросила она, ошалело глядя на Тютюнина.
– Двенадцать метров, – повторил Серега.
– Двенадцать, – зачарованно произнесла теща, поднимаясь на ноги. – А в чемоданах-то получается гораздо больше.
– Правда, их еще кормить нужно, и желательно мясом, – добавил Сергей.
– Мясом? – Глаза Олимпиды Петровны сверкнули недобрым огнем, оглянувшись в сторону ванны, она Сказала:
– А ведь я знаю, где взять столько мяса…
– Где? – спросил Сергей.
– Надо на нашем пруду аттракцион устроить и разрешить кормить крокодилов. В зоопарке пишут «не кормить», а мы напишем – «кормить».
– И вы, Олимпиада Петровна, думаете, что все потащат вам мясо и будут бросать крокодилам? Как бы не так! Вы что, не знаете наш народ? Они станут хлеб бросать, тряпки, коробки из-под обуви…
– Пусть бросают, – хищно улыбнулась Олимпиада. – А вот когда мы польем дорожки водой да глина раскиснет… Кто-то может и сорваться…
– Да что ты такое говоришь, мама, я даже кушать не могу! – возмутилась Люба.
Олимпиада Петровна сейчас же расцвела улыбкой.
– Да что ты, доча, мама же шутит… – И уже с другой интонацией добавила:
– Шутит мама…
А Серега молчал и думал, что крокодилов нужно увозить. Немедленно вернуть в зоопарк, потому что они плохо влияют на тещу.
Первую половину ночи Сергей спал плохо. Ему снился один и тот же повторяющийся кошмар с участием ведущей популярной викторины «Звено, звено – быть слабым за-падло».
Это была девушка с лицом Кальтенбруннера, которая хватала Серегу за горло скрюченными пальцами и шипела: «Жри Галину – бланку, жри!»
Тютюнин пытался вырваться, сучил в постели ногами и будил Любу, которая мычала спросонья и зарывалась под подушку.
Часа в три ночи зазвонил телефон, и Сергей сразу проснулся, довольный, что избежал объятий девушки-Кальтенбруннера.
– Але, – просипел он в трубку.
– Это я, Кузьмич, – ответила трубка. – Ну?
– У меня получилось! – Уже по самой интонации можно было понять, что Кузьмичу хорошо.
– Подожди, я перейду к другому телефону, – сказал Серега и перебежал в большую комнату.
– Ну, говори, я слушаю!
– Короче, я сделал состав и пропустил через него бензин.
– И что, водка получилась?! – в нетерпении воскликнул Серега.
– Нет, бензин. Но зато ка-а-кой! Я такого в жизни не пил. Просто этилированный нектар какой-то.
– Эх-х! – выдохнул Серега. Он никогда не пробовал этилированный нектар.
– Одним словом, завтра можете фильтровать основное сырье… Ну ладно, пойду-ка я спать, а то эта опять ругается…
– Кто – эта?
– Да баба какая-то у меня живет. Кто такая, не могу вспомнить, а спросить – стесняюсь.
– Так это жена, наверное.
– Думаешь?
– Конечно. Уверен просто. Ты ведь жениться собирался.
– Когда?
– Давно уже – больше недели.
– Так-так… Может быть, может быть. То-то я гляжу, рубашки чистые откуда-то берутся, носки… И это… тараканы ушли и крысы. Они ведь женщин боятся.
– Слушай, Кузьмич, ты загляни в свой паспорт и тогда точно узнаешь, женился ты или нет.
– Нету у меня паспорта.
– Как нету?
– Давно нету. Я же все по загранкомандировкам – то разведка, то диверсии, то катаклизмы всякие.
– Но какой-то же документ у тебя есть?
– Есть. Аусвайс называется. Я по нему – Вернер фон Браун.
– Ух ты! Но ты все равно посмотри, может, тебе в загсе прям в аусвайсе и проштамповали?
– Ладно, Серег, посмотрю. Пошел я спать, а то эта опять ругается. Надо, что ли, спросить хоть, как ее зовут.
Положив трубку, Тютюнин, прежде чем лечь спать, наведался в ванную.
Крокодилы тоже спали, предварительно сожрав всю селедку и половину мочалки'. Они быстро росли, и теперь при кормежке Тютюнин предпринимал все меры безопасности.
– Отнесу вас прямо завтра… Пока вы здесь беды не наделали, – сказал он.
Один из крокодилов приоткрыл глаз и облизнулся, надеясь, что Серега захочет его погладить.
– Не надейся, – разгадал Сергей его черные помыслы. – Завтра же выставлю вас. Завтра же…