Заслышав стук телеги, ворота отворились, и Клаус с Ригардом увидели четверых детишек от пяти до десяти лет, которые вместе с матерью вышли встречать отца.

– Кого это ты привез, Лурвиль? – спросила женщина, кутаясь в шаль.

– Работников, Сара! Пусть землю растащат, а то мне недосуг.

– Ну, пусть растащат, – ответила женщина, но по ее глазам было видно, что она не одобряет действий мужа.

– Тятя, касетки пивес? – спросил самый малый.

– Привез, как не привезти…

Мужик подал старшему сверток со словами, что это на всех, и стал править в сторону сараев.

Клаус с Ригардом соскочили на землю и принялись разминать ноги.

– Репу-то продал? – недовольным тоном поинтересовалась хозяйка.

– Семь мешков продал, а пять обратно приехали.

– А что же все-то не продал? – гнула свое жена.

– Себе оставил, – буркнул мужик, чувствуя, что супруга не в духе.

Клаус с Ригардом опасались, что семейная ссора нарушит их планы, однако все обошлось – хозяин выдал им старые деревянные ведра, жестяной совок, показал, куда перетаскивать землю, и пошел распрягать лошадь.

Работы было немного, ее удалось закончить, когда еще не стемнело до конца.

– Ты знаешь, я уже и есть не хочу, – признался Ригард, когда их позвали в дом – ужинать.

– Что, руки сильно оттянул? – усмехнулся Клаус, вытирая пот.

– Нет, не очень. Когда камни таскали, тогда – да, страх просто…

В то время как приятели садились за стол рядом с хозяином, а присмиревшая хозяйка при свете лампы подавала еду, двуколка, на которой ехали Густав и сержант Короб, уже возвращалась в город.

Пока ехали обратно, возница несколько раз спускался на обочину справить малую нужду и в конце концов окончательно протрезвел.

– Если вы королевские слуги, то и денег небось немало имеете? Это ведь на вас не ваши лохмотья, правильно? – спросил он, забираясь на козлы после очередной остановки.

– Ясное дело, – ответил Короб, отворачиваясь. Возница был болтлив и задавал слишком много вопросов.

– Я так понял, вы этих двоих завтра заарестуете?

– А тебе какое дело?

Короб потянул носом. Они проезжали через последнюю перед городом деревню, и где-то здесь еще готовили поздний ужин. В животе у сержанта забурчало, очень хотелось есть.

– А вот сколько вам за этих мальчишек дадут? Вы их как – убивать будете или в кандалы возьмете?

– Там разберемся…

– А если я с вами еду, стало быть, тоже на королевской службе, правильно?

– Правильно. К чему клонишь-то?

– Так заплатите мне еще – за службу королю.

– Тебе уже заплатили! – возмутился Густав.

– Тогда я просто мужик был, а теперь королевских слуг помощник. За такое дело серебро полагается, а не крейцеры.

– Верно говоришь – наградить тебя все же придется, – согласился сержант. – Далеко еще до города?

– Меньше мили. Вон темное пятно, это уже вишневая рощица, а за ней четыре сотни ярдов – и ворота. Огни видите? Это факелы на башнях поставлены.

Пару минут они ехали молча, затем сержант попросил возницу остановиться напротив рощи.

– Мой приятель отлить хочет, – сказал он, незаметно дотронувшись до плеча Густава. – А то город скоро, пока до гостиницы доберемся…

Двуколка остановилась, Густав соскочил на землю, и Короб тотчас толкнул возницу с козлов. Тот не успел даже возмутиться, как наткнулся на подставленный кинжал.

Быстро оттащив тело в канаву, Густав вернулся, вытирая кинжал пучком травы.

– В город прямо так поедем? – спросил он, взбираясь на козлы.

– Это нам незачем. Через пару сотен ярдов бросим телегу на обочине, пешими сподручнее.

56

Ярдов за сто до входа в фаршет «Канава» городская мостовая закончилась, и кавалеру Галлену пришлось внимательно смотреть под ноги, чтобы не ступить в зловонную лужу.

У стены сукноваляльной мастерской на большом камне сидел нищий. Увидев прохожего, он встрепенулся и, наскоро поправив лохмотья, простер к проходящему руку.

– Подай денежку, добрый человек! А тебе тада сегодня повезет…

Уже почти пройдя мимо, Галлен вдруг остановился и подал нищему крейцер.

– Вот спасибо! Будет тебе удача, добрый человек. Ой будет!

«Посмотрим», – подумал кавалер и, подойдя к фаршету, заметил спящего возле порога человека, который, судя по его виду, всегда тут ночевал.

Весь фасад «Канавы» был украшен сырыми потеками, отчего на всю улицу разило мочой, однако завсегдатаям заведения это не мешало.

У покосившейся коновязи навоза не оказалось, а это означало, что состоятельные клиенты, имевшие возможность купить лошадь, мула или осла, сюда не заходили.

Галлен толкнул дверь и вошел в заведение, с опаской ожидая, что внутри стоит та же вонь, что и снаружи, однако здесь царили другие ароматы, прежде всего кислой капусты – самой дешевой закуски, которую могла себе позволить здешняя публика. Запах этот перебивался, впрочем, другим – запахом застарелой прогорклой гари, попадавшей в зал из кухни и оседавшей копотью на потолке и каменных стенах.

Как ни старался кавалер раскачиваться и шаркать ногами, смуглый кабатчик в грязной рубахе тотчас узнал в нем клиента с деньгами.

– Прошу сюда, ваша милость, к окошку! Тут самый чистый столик!

Поняв, что за бродягу его не примут, Галлен сел на указанное место и сказал:

– Тут дело такое… Мне от бабы своей спрятаться надо. До вечера. Как думаешь, найдет она меня здесь?

– Да что вы, ваша милость, к нам даже стражники не суются! – отмахнулся трактирщик и заулыбался, демонстрируя отсутствие двух передних зубов.

За его спиной Галлен увидел пятерых посетителей из тех, что начинают пить с самого утра.

– Ты вот что…

Галлен поскреб ногтем грязную столешницу.

– Ты не давай мне то, что другим даешь. Готовь, как для себя, ладно? А я заплачу.

– Понял, ваша милость. Я справного господина завсегда отличить могу. Сейчас пригоню ключницу, она вам супчик куриный сварит, а сам в погреб сбегаю, вина калезского достану.

– У тебя и калезское есть?

– Конечно, есть. Только теперь уже немного осталось. Этим-то я не подаю – жалко, – кабатчик кивнул в сторону постоянных посетителей. – А сам не пью, потому что дорого.

– Хорошо, калезское сгодится. И вот еще что… Рыба у тебя есть?

– Она гнилая, ваша милость, – признался кабатчик.