– Тревис Фокс из племени апачей.
– Апачей, – медленно, в раздумий повторил шаман. – Значит, ты с запада. Американского запада.
– Ты много знаешь, человек, говорящий с духами.
– Вспомнилось. Временами приходят воспоминания, – вскользь рассеянно заметил Менлик. – И как же апач нашел свою дорогу среди звезд?
– Так же, как и Менлик со своим народом, – высказался Тревис. – Вас послали заселить эту планету, так же и нас.
– И много вас? – быстро спросил Менлик.
– А разве орда здесь малочисленна? Разве для заселения целого мира достаточно послать одного, трех, десять человек? – отпарировал Тревис. – Вы владеете севером, мы же – югом.
– И на них не действует машина! – воскликнула Кайдесса поодаль. – Они свободны!
Менлик посмотрел на девушку и сдвинул брови.
– Женщина, не вмешивайся вдела мужчин. Держи свой болтливый язык за зубами.
Кайдесса вскочила и, сердито топнув, подбоченилась.
– Я – дочь Голубого Волка. Мы все здесь воины – и мужчины, и женщины. И так будет всегда, до тех пор, пока орда не станет свободно кочевать по пастбищам огромных равнин. Эти апачи завоевали свою свободу. Пора бы наконец понять это и хотя бы попытаться узнать: как же им это удалось.
Выражение лица Менлика не изменилось. Он только прикрыл глаза, когда по монголам пробежал одобрительный шепоток. Многие понимали английский достаточно хорошо, чтобы перевести сказанное Кайдессой для остальных. Тревис удивился. У него мелькнула мысль, что все эти люди, теперь ведущие полудикий образ жизни, когда-то были весьма образованными в европейском понимании этого слова. Они даже владели языком народа, который считался основным их врагом.
– Так значит, вы кочуете к югу от гор? – продолжил свои вопросы шаман.
– Да, это так.
– Тогда как же ты оказался здесь?
Тревис равнодушно пожал плечами:
– Затем, зачем любой другой человек стремится путешествовать. Ведь в нас заложено желание увидеть, что может лежать по ту сторону...
– ...или провести разведку перед выступлением воинов, – отрезал Менлик. – Между твоими правителями и моими мира нет. Вы хотите забрать наши пастбища и стада сейчас, или только думаете об этом?
Тревис ответил не сразу. Он обвел презрительным взглядом собравшихся вокруг, изобразив на своем лице демонстративную усмешку.
– И это твоя орда, шаман? Пятнадцать воинов? Должно быть, многое переменилось со времен Темучина, если вы скатились до такого.
– Да что ты можешь знать о Темучине, ты, человек без предков, безродная собака с запада!..
– Что я знаю о Темучине? Он был вождем воинов, а не баб. И стал великим Чингисханом, повелителем Востока. Но и у апачей тоже были свои вожди, кочевник бесплодных степей. А я был среди тех, кто вихрем пронесся сквозь две нации вместе с Викторио, который рассеивал противника, как ветер развеивает пыль на дороге.
– Ты горазд болтать, апач... – в голосе шамана уже явно прозвучала угроза.
– Я говорю как воин, шаман. Или ты настолько привык разговаривать с духами, что уже позабыл, как разговаривают с мужчинами?
Тревис понимал, что своим ответом он раздражает шамана и вызывает в нем гнев, но в то же время он надеялся, что правильно оценил характер и темперамент этого народа. Отвечать им смело и открыто – единственный способ произвести на них должное впечатление. Они не станут вести переговоры со слабыми и малодушными, а Тревис, настолько сам мог судить, и так уже во многом проигрывал в их глазах. У него не было лошади и сопровождения, к тому же все его оружие составляли нож и лук со стрелами. Он также понимал, что монголы, только недавно освободившиеся от мысленного подчинения машинам и захватившие эту землю, пытались самоутвердиться, и потому весьма подозрительно относились ко всему, что выходило за рамки обыденного. Они ревностно охраняли покой своей земли, а он вторгся к ним в лагерь и находился теперь среди них один, фактически беззащитный. Именно поэтому Тревис видел единственный выход из создавшегося сложного положения – утвердиться среди них как равный среди равных, а затем постараться убедить их, что апачам и монголам имеет смысл заключить союз против красных, которые контролировали лагерь среди северных прерий.
Менлик снял с пояса какую-то резную палочку и принялся размахивать ею перед носом Тревиса, что-то бормоча про себя. Его это озадачило. Не могло ли так получиться, что шаман слишком сильно углубился в собственное прошлое и теперь искренне верил в свое сверхъестественное могущество? Или же все это предпринималось лишь для того, чтобы произвести впечатление на внимательно наблюдающую аудиторию.
– Ты что, призываешь на помощь своих духов, Менлик? Так знай же, апачи дружат с га-н, духами не менее могущественными. Спроси Кайдессу, кто охотился с Фоксом среди равнин?
Как это ни странно, слова Тревиса подействовали отрезвляюще. Менлик прекратил махать палочкой и повернулся к Кайдессе.
– Он охотится с волками, которые думают как люди, – охотно пояснила Кайдесса то, о чем шаман не мог спросить в открытую. – Они всегда уходили вперед и предупреждали о малейшей опасности. Они не духи, а реальные существа из плоти и крови.
– Любой способен научить собаку разным трюкам, – сердито сплюнул Менлик.
– А что, разве простой пес может повиноваться командам, которые не произносятся вслух? – задорно парировала Кайдесса. – Эти коричневые волки появляются и садятся, смотрят прямо в глаза. И тогда он знает, что кроется в их мыслях, а они знают, чего он хочет от них. Наши сторожевые псы такого не умеют.
По лагерю снова прошелестел говорок. Менлик поморщился и повесил палку обратно на пояс.
– Если ты человек власти, такого могущества, – проговорил он медленно и с расстановкой, – тогда ты можешь в одиночку отправиться туда, где можно разговаривать с духами, – в горы.
Менлик обернулся и что-то бросил через плечо на своем языке. Одна из женщин поднялась и нырнула в юрту, а через несколько секунд появилась снова, неся в руках полный бурдюк и чашу, вырезанную из рога. Кайдесса приняла рог и подставила его под льющуюся из бурдюка белую жидкость. Затем она с поклоном преподнесла чашу Менлику, который, что-то скороговоркой проговорив, закрутился вокруг самого себя, опытными движениями проливая по капле на землю. Затем он сделал глоток и передал рог Тревису.
Апач почувствовал тот же самый кисловатый запах, как и у мешка, который они нашли, когда преследовали Кайдессу. Откуда-то неожиданно всплыло воспоминание, и он понял, что ему дали – кумыс, забродившее молоко кобылиц, бывшее и вином, и водой степей.
Он заставил себя отпить. С непривычки кумыс показался ему просто отвратительным, и он тут же передал рог обратно Менлику. Шаман опустошил чашу одним глотком и церемония на этом закончилась. Он жестом подозвал Тревиса к огню, ткнув рукой в сторону казана на углях.