— Я их позову ко мне в кабинет, — кивнул Сыркин, — и заодно попрошу принести нам бутерброды из столовой, вы у нас сегодня целый день и даже чаю не выпили.

— Ничего. Потом поем.

Выходя из кабины лифта, они увидели идущего им навстречу Сергея Алексеевича. Тот замедлил шаг.

— Как у вас дела? — спросил он, обмениваясь рукопожатием с обоими.

— Трудно, — честно признался Дронго, — пока все идет трудно.

— А мне сказали, что все уже выяснено. Павел признался, — несколько смутился Архипов.

— Кто вам сказал?

— Левитин. Он даже позвонил в академию, вызвал меня к телефону.

— Он ошибся, — устало ответил Дронго, — парень решил сознаться лишь для того, чтобы; вырваться из многоместной камеры, где над ним наверняка издевались. Его ведь считают почти сексуальным маньяком.

— Да, это отвратительно. И если он не виноват, то отвратительно вдвойне.

— Я думаю, что он не виноват. Просто вошел, увидел убитую, вспомнил про свою судимость и сбежал. Испугался. Днем звонил следователь. Ваш бывший охранник пытался покончить жизнь самоубийством.

— Какая дикость, — вздохнул Архипов, — я позвоню генеральному прокурору. Этого нельзя так оставлять.

— Они уже поняли свою ошибку.

— Я все равно позвоню, — горячился Архипов, — у меня же стоит на столе эта чертова «вертушка».

— Не нужно звонить, — попросил Дронго, — парню ваш звонок все равно не поможет. Им нужны факты и доказательства. А отпустить сейчас Мовчана из тюрьмы не сможет даже генеральный прокурор. Слишком тяжелые улики против него.

Архипов удивленно посмотрел на него.

— Никогда не видел вас таким меланхоличным.

— Пытаюсь понять действия убийцы. До сих пор мне не совсем ясны мотивы…

— Вы все-таки надеетесь на успех?

— Безусловно, — он не успел договорить. Из своего кабинета вышли Елена Витальевна и еще несколько незнакомых Дронго мужчин.

— Елена Витальевна, — окликнул ее Архипов, — вы видели вчерашние данные?

Он сразу забыл про несчастного охранника. Дела института были не просто его работой. Это была его жизнь. Моисеева подошла к директору, что-то азартно объясняя. Один из мужчин начал спорить. Во время разговора Архипов обернулся, посмотрел на Дронго и виновато произнес:

— Извините. Но я ему завтра обязательно позвоню.

И снова включился в спор. Дронго заметил настороженный взгляд, брошенный на него Моисеевой. Очевидно, он был ей все же интересен. Сыркин осторожно тронул плечо Дронго.

— Идемте в мой кабинет, — предложил он. — Устраивайтесь поудобнее, я сейчас все же вызову нашу буфетчицу и… да, да, Носова с Фортаковым. Хотя лучше сначала Фортакова. Носов все равно не уходит с работы, пока не попрощается со мной, — сказал Михаил Михайлович.

— Хорошо, — устало кивнул Дронго. Михаил Михайлович, выходя, обернулся на гостя.

— У меня к вам один вопрос, — сказал Сыркин, — если вы разрешите, я его вам задам.

— Конечно, разрешу, — удивился Дронго. — Почему вы не спрашиваете меня о дыре в заборе, о которой говорил Григорьев. Мы ее заделали сразу после убийства. Мне казалось, что она вас должна заинтересовать в первую очередь.

— Нет, — возразил Дронго, — это было бы слишком просто. И слишком хорошо. Использовав некий неохраняемый проход, на территорию института проникает неведомый маньяк, который убивает женщину и сразу исчезает. Такие вещи случаются в кино или в романах. В жизни ничего подобного не бывает. Я абсолютно убежден, что убийца ходил рядом с Хохловой, что он все еще здесь. И надеюсь, что я смогу указать вам на человека, который совершил это страшное преступление. Поэтому я не верю ни в какую дыру. Это все равно, если бы вы оставили на один час дверь своей квартиры незапертой, и именно в этот час и в этот день к вам домой залез вор, который решил вас обокрасть.

— Но открытая дверь может его спровоцировать, — упрямо сказал Михаил Михайлович.

— Может. Но не на квалифицированное воровство. Скорее на обычную кражу. Быстро взять что плохо лежит. Нет, убийца был очень опытный человек. Он наверняка знал, что в тот вечер не будет работать уборщица Сойкина, и труп не обнаружат раньше восьми вечера. Возможно, убийца знал и про Игоря Садовничего, который уехал из отдела раньше обычного. Убийца точно знал, что ему никто не помешает. Поверить в случайного прохожего я не могу. И в случайно появившегося убийцу тоже. Я уж не говорю про журналы, которые с такой регулярностью у вас появлялись. Вы поняли мои мотивы?

— Да, — вздохнул Сыркин, — я понял, что меня правильно погнали на пенсию. Рядом с вами весь мой опыт кажется наивным.

Глава 9

Дронго сидел в кабинете Михаила Михайловича, когда тот вошел вместе с каким-то невзрачным человеком. Незнакомцу могло быть и сорок, и шестьдесят. Чуть ниже среднего роста, одет в синий джемпер, уже теряющий свой цвет, и мятые темные брюки. Непричесанная голова, рассеянный взгляд, жесткие черты лица, сухая, пергаментная кожа, словно натянутая на череп таким образом, что невозможно было определить возраст вошедшего. — Облик его завершали очки в дешевенькой оправе, которые незнакомец все время поправлял.

— Это Андрей Андреевич Фортаков, — представил вошедшего Сыркин.

— Добрый вечер, — поздоровался Дронго. — А где ваш помощник?

— Не знаю. Сейчас я его найду. Наверное, пошел в другое здание. Уже шесть часов вечера, все уходят домой.

— Пусть зайдет ко мне, я его не стану задерживать надолго, — попросил Дронго.

— Конечно, — кивнул Сыркин, — а вы пока побеседуйте.

Фортаков сел напротив Дронго, нервным жестом поправил очки.

— Вы извините, что я задерживаю вас так поздно, — начал Дронго, взглянув на часы.

— Разве это поздно? — улыбнулся Фортаков. — Мы иногда остаемся на всю ночь. А сейчас только шесть часов вечера.

— У меня к вам несколько вопросов. Вы работаете в отделе Фирсовой?

— Да.

— Давно?

— Лет пятнадцать.

— Значит, вы уже ветеран этого отдела. А с сотрудниками технического отдела вы тесно контактируете?

— Если вы хотите узнать, знаю ли я их, то, конечно же, знаю. И хорошо знал убитую.

— Почему — хорошо? Она ведь работала у вас совсем немного?

— Она моя соседка. Мы живем в соседних домах. Перед тем как устроиться сюда, она работала в другом институте, в котором я много раз бывал.

— По служебным или по личным делам?

— По служебным, — усмехнулся Фортаков, снимая очки и протирая стекла. Он взглянул на Дронго близорукими глазами. Надел очки. — Мне уже за шестьдесят, — объявил он, — меня уже трудно расшевелить, заставив бегать за молоденькой девочкой, которая годится мне в дочери.