Гундихар захохотал над собственным анекдотом и, как обычно, не заметил, что его никто не слушал.
— Я, это… могу поставить сторожевое заклинание на след, — предложил Бенеш. — Оно даст знать, когда по нему пройдут… снова заденут кольцом, да. Ну, вы поняли?
— Это годится, — Олен с трудом удержался от зевка. — Пойдем.
Кланяющийся слуга проводил засидевшихся посетителей до выхода. Когда дошли до ворот постоялого двора, Бенеш оглянулся и, быстро присев на корточки, начал что-то рисовать на пыльной мостовой. Тусклым лиловым огнем вспыхнул первый знак, второй, третий. Сделанная Истинным Алфавитом надпись миг полыхала, словно ее выложили из светлячков, а затем потухла.
— Все, можем идти, — сказал ученик мага, поднимаясь и отряхивая руки. — Если тот, кто несет при себе кольцо, пройдет рядом, я об этом мгновенно узнаю…
Вечерний Терсалим сильно отличался от дневного. Дома поднимались темными глыбами, в окнах горел свет, а улицы и площади были пустынны. Шаги гулко отдавались от стен, порождали эхо. Казалось, что со всех сторон кто-то подкрадывается. В светло-синем небе светили огромные звезды, ветер с моря нес прохладу.
Миновали рыночную площадь, где царили шорохи — призраки бушевавшего тут днем шума. Примерно за сотню шагов до постоялого двора наткнулись на патруль городской стражи. Тут пришлось доставать и показывать полученный на границе пергамент.
— В этой стране властвует не император, а печати и подписи, — сказал Олен, когда бравые воины удалились, громко топая и переговариваясь. — Получи нужную, и ты добьешься всего…
— Но упаси тебя боги потерять какой свиток… — хмыкнул Гундихар. — Нет уж, клянусь моей бородой, лучше как у нас, на севере.
— Э… в горах, ты имеешь в виду? — уточнил Бенеш.
— Нет, на равнине. Я, честно говоря, намного больше человек, чем гном, и почти забыл всю суровость Кодекса Регина.
До постоялого двора дошли без приключений. Толстяк встретил северян улыбкой, кислой, точно сок граната. Похоже было, он робко надеялся, что северяне не вернутся. А так пришлось суетиться, изображать радушие, гнать слуг разогревать плов.
Наевшись, гости поднялись в комнату и принялись устраиваться на ночлег. Олен провалился в сон мгновенно, а проснулся лишь оттого, что в лицо ему брызнули водой.
— Вставай, соня, — улыбнулась Саттия, державшая в руках небольшой кувшин.
— А, да… сейчас, — Олен зевнул и потянулся. — Ну что, Бенеш? Как твое заклинание?
— Ну, не сработало, — ученик мага развел руками. — Либо они не вернулись на постоялый двор…
— …либо вернулись без кольца, — добавил Гундихар.
— Да, но я… почуял, что рядом с нами кто-то творил магию. Очень сильную и странную, да. Я с подобной никогда не сталкивался.
— Какой-то местный колдун? — Олен откинул покрывало и принялся натягивать колет. — Еще не хватало привлечь их внимание.
— Гундихар фа-Горин не боится никаких магов! — гордо выпятил грудь гном. — Мы им всем покажем, где драконы зимуют!
— Ага, покажем, — кивнула Саттия. — Только сначала поедим.
И они отправились вниз — завтракать.
Отряд из семи всадников переправился через Дейн ранним утром. Паромщик взял плату у предводителя, высокого и светловолосого юноши с неприятным взглядом. А когда тот забрался в седло и отъехал, сложил пальцы на левой руке в отгоняющий колдовство знак.
Светловолосый вздрогнул и обернулся, и паромщик чуть не умер от страха. А вечером спустил все заработанное за день в таверне, пытаясь рассказать, что именно произошло на переправе. Но так и не сумел — сделавшийся тяжелым от пива язык не послушался.
А Нивуч забыл про наглого старика через десяток миль, когда пришлось иметь дело с графскими хирдерами. Как выяснилось, в этих местах плохо знают Харугота из Лексгольма, зато хорошо понимают язык силы.
— Передай своему мессену, — прошипел маг, глядя в расширенные зрачки воина, пытавшегося засунуть в живот вывалившиеся внутренности, — что скоро он разделит твою участь…
— Лучше добить его, — сказал Андвайн Гедари, — чтобы он никому не мог рассказать, что здесь случилось.
В короткой схватке на перекрестке лесных дорог графские воины полегли все, а Чернокрылые получили несколько царапин.
— Вот уж нет, — Нивуч покачал головой. — Этот властитель диких земель должен знать, кого бояться…
Несколько позже он пожалел о своих словах, но в тот момент испытал гордость и упоение собственным умом и могуществом.
— Тогда в ближайшие дни нам придется спешить, — заметил один из близнецов. — В Магит не принято прощть обид.
Предсказание сбылось следующим утром, когда посланцев Харугота атаковали вооруженные косами и мотыгами крестьяне. Нападение отбили без труда, но даже Нивуч признал, что против сил всего графства им не выстоять. С этого момента помчались на юг что есть сил.
Погоня завершилась только на границе Тердумеи. К этому моменту все оказались настолько измотаны, что пришлось на сутки остановиться в одном из постоялых дворов. У хозяина Нивуч выяснил, насколько они отстали от беглецов, и через талисман связался с консулом.
После полученной от него взбучки голова болела три дня.
Тердумею пересекли стремительно, не тратя времени на отдых. Но Сераф Мокрый и тут ухитрился отличиться. В селении на берегу озера Бетек он из-за девки поцапался с местными парнями. В момент, когда северян окружила толпа разъяренных крестьян, Нивуч чуть ли не впервые в жизни усомнился в собственной неуязвимости и всемогуществе магии.
Выпутаться из неприятностей помогли близнецы, знавшие местные обычаи. Они предложили откуп, и магу пришлось расстаться с некоторым количеством денег. Мокрый после этого едва не лишился части тела, только похожей на палец. Но истошный визг его оказался так приятен для слуха, что Нивуч решил помиловать уроженца Безариона. Хотя руки чесались довести дело до конца.
Через стоящую в чистом поле заставу посланцы Харугота въехали в Серебряную империю. Спустя несколько дней оказались на оживленной дороге, ведущей к ее столице — Терсалиму. Тут узнали о том, что на западе началась война, и едва не погибли из-за нее. Мужики в одной из деревень решили, что теперь все северяне — враги и, увидев на дороге чужаков, решили прибить их.
Отрезвил смутьянов только блеск обнаженных клинков в руках Чернокрылых. А вот сам Нивуч с трудом удержался от того, чтобы не уничтожить деревню до последнего сарая.
Через три дня показался Терсалим.
— Родной город, — с благоговением пробасил Парам Терсалимец, — не думал, что увижу его еще раз…
— А я не предполагал, что нас занесет в такую даль, — буркнул Сераф Мокрый.
— А я вообще не люблю городов, особенно больших, — сказал Картил Одлан, с брезгливой гримасой разглядывая приближающиеся стены и башни.