– Вермут. Иначе говоря – полынное вино, хотя при его приготовлении, помимо полыни, используют еще кучу всяких трав.
– А почему он розовый? Должен же быть прозрачный.
Пришлось объяснить, что если классический «Мартини Россо», сухой «Мартини Драй» и ароматизированный «Мартини Бианко» изготавливают только из белого вина, то в поданном нам напитке используют купаж белого и красного. После первого бокала я слегка воодушевился и продолжил лекцию, сообщив, что в этом пузыре имеется фиалка из Пьемонта, горечавка из Франции, гвоздика с Мадагаскара, корица из Шри-Ланки, розы из Марокко и кассия с Ямайки.
– Короче, Склифосовский, – сказал я в завершение. – Пей в оба горла и наслаждайся.
Когда мы прикончили бутылку, я обнаружил в себе достаточно бодрости духа, дабы полезть в те документы, что вручила нам Ангелика. С тяжким вздохом вытащил папку и извлек из нее толстую пачку листков.
Эту часть работы журналиста я не люблю и стараюсь ее избегать, но это не всегда получается, да и не всегда возможно.
Документы были большей частью на английском, а меньшей – на испанском языке: счета, транспортные накладные, сопроводительные листки, еще какие-то бумажки, хитро задуманные и сложные для понимания, доклады информаторов, аналитические записки…
В общем, вся та требуха, из которой черпают сведения настоящие шпионы.
Ковыряясь в ней, я заскучал, а затем и сам не заметил, как уснул. Продрых несколько часов, а когда проснулся, то внизу виднелась зеленая шкура амазонской сельвы, а впереди вставала иззубренная и грозная стена Анд. Самолет наш слегка побултыхался над вулканами, а затем открылась долина, на дне которой уютно устроилась столица Эквадора.
Я разбудил Бартоломью, чтобы он пристегнул ремни, и мы пошли на посадку.
Когда выгружались из аэроплана, черноглазая Мария подмигнула мне и пожелала удачно провести время. Я подмигнул ей в ответ и подумал: как бы на обратном пути попасть в самолет к этому же экипажу?
Хуан Антонио Лопес Мантойя объявился, когда мы прошли досмотр и выбрались в зал прилета. Не успел я оглядеться, как рядом точно из-под земли вырос коротышка в потрепанном пиджаке и с сигаретой в углу рта.
– Привет, сеньоры! Рад приветствовать вас на земле Эквадора! И вообще рад безмерно, не сомневайтесь! Готов предоставить себя в ваше распоряжение! Сеньор президент велел помогать вам, и я оправдаю его доверие! Вот вы, наверное, – длинный палец с желтым от никотина ногтем указал на меня, – сеньор Алехандро, славный остротой пера и длинным списком побед над сеньоритами. Ну а вы, – палец переместился на Антона, – сеньор Антонио, кудесник «Фотошопа», повелитель цветов и шрифтов. Меня же можете называть просто Лопес.
Он ухмыльнулся, показав острые зубы.
Болтливости этого парня хватало на целую команду диджеев с радио, но чувствовалось в нем и обаяние, и деловая хватка. В черных волосах поблескивала седина, кожа лица была дубленой, словно у носорога, и темно-красной, как кирпич. Хитро блестели глубоко посаженные темные глаза.
– Меня зовут Пат, – сказал я, протягивая ладонь. – Наш друг Антонио по-испански ни бум-бум, но он тоже рад тебя видеть.
– Я в этом уверен, – наш новый знакомый заухмылялся вновь. – Я работаю на пару местных газет и на десяток международных, так что проведу вас всюду, отыщу что угодно и сведу с нужными людьми. Сеньор президент останется доволен, не сомневайтесь.
Ясно теперь, отчего я почуял в нем родственную душу: удод удоду глаз не выклюет. А «сеньор президент» – это не иначе наш шеф, бывший для Ангелики «просто» генералом.
Кем он станет, если мы заявимся куда-нибудь в США? Господом Богом?
– Мы и не сомневаемся, – заверил я Лопеса. – Для начала нам нужно устроиться в отеле.
– О, не проблема!
Через пять минут мы втиснулись в машину Лопеса – раздолбанный джип зеленого цвета и неопределенной марки – и понеслись к городу. Некоторое время потратили на то, чтобы прорваться через обычный для латиноамериканских городов хаос дорожного движения, и оказались у входа в отель «Каса Бланка».
Ну а если по-русски, то «Белый дом».
Над столицей Эквадора сгущался вечер, далеко на востоке, в Европе и России, успевший превратиться в глухую ночь, а то и в утро дня следующего. Там наступило двадцать шестое июня, а мы все продолжали существовать в двадцать пятом, точно герои какого-нибудь «Дня сурка».
– Хороший отель, один из лучших и не самый дорогой, не сомневайтесь, – сообщил Лопес, не закрывавший рта всю дорогу. Пока ехали, я успел узнать, что он разведен, что у него двое детей и куча родичей на побережье, редактор «ПанАм Ньюс» изрядная сволочь, с боливийскими наркоторговцами проще иметь дело, чем с перуанскими полицейскими, и еще сотню вещей…
– Как скажешь, – проговорил я, испытывая легкий гул в башке, и перешел на русский. – Двинули, Антон.
– Я буду ждать вас в баре! – сообщил Лопес, выпрыгнув из джипа. – Устроим боевой совет!
И подмигнул так, словно мы собирались затеять в Эквадоре военный переворот.
Когда мы вошли в отель, выяснилось, что назвали его «Белым домом» не просто так, а с умыслом: на стенах холла висели карикатуры на американских президентов, от Франклина Рузвельта до Рональда Рейгана, а над стойкой ресепшена располагалось настенное панно с изображением их резиденции.
Все чин чином, Овальный кабинет и все такое, вот только флаг над логовом Обамы вился красный.
– Ай-яй-яй, – только и сказал Антон, разглядев этакое непотребство. – Происки Чавеса?
– Или китайского коммунистического интернационала, – хмыкнул я.
Переговоры с администратором не заняли много времени, и мы стали счастливыми обладателями двух ключей от номеров на втором этаже. Щуплый «бой», собравшийся отнести наверх наши чемоданы, расстроился, увидев, что их нет. Пришлось для утешения сунуть ему бумажку в десять шведских крон, обнаруженную мной в кармане.
Чего он с ней сделает – не знаю, но я «на чай» дал, и моя совесть чиста.
Бросив вещи в номерах, мы спустились в бар, в соответствии с имиджем заведения называвшийся «Первая поправка». Наш приятель Лопес сидел за столиком у стены.
– Эй, друзья! – завопил он. – Идите сюда! Выпьем за ваш прилет!
Подойдя ближе, я увидел, что на столе красуется бутылка «Хосе Куэрво Голд», а рядом имеются полагающиеся к текиле «асекссуары» – блюдечко с солью, тарелка с нарезанным лаймом, три широких бокала.
– Выпьем, – ответил я, думая, что этот сорт текилы выбрал бы либо профан, либо человек с оригинальными пристрастиями.
«Хосе Куэрво» – вещь специфическая, при брожении ей с помощью особого сорта дрожжей придают намеренно резкий и грубый вкус, что делает ее похожей на банальный самогон.
Лопес не заставил себя упрашивать, и мы вмазали по первой, потом заказали поесть и шандарахнули по второй. Бартоломью, утомленный перелетом и измученный мартини, слегка осоловел, а я вступил с коллегой в деловой разговор.