– Вроде нет, – отозвался он. – Приземляемся.
– А, ну-ну… – и я мощно зевнул, заставив вздрогнуть проходившую мимо стюардессу.
Хоть и продрых несколько часов, сонливость никуда не делась, и вялость в мышцах неприятно сочеталась с общей заторможенностью. Измученный мотаниями по временным поясам и ночными бдениями организм начал потихоньку истощаться.
Ничего, вот одолеем супостата, напишем грандиозную статью, и можно будет отдыхать…
Приземлились мы без эксцессов, немножко помурыжились на паспортном контроле, где с нас стали требовать бронь на номера в гостинице, но затем все же проникли на территорию Израиля.
– Кажется, мы слегка влипли, – сказал я, когда Ангелика получила багаж, и мы выбрались в зал прилета.
– Что такое? – встревожился Бартоломью.
– Пятница, время – семь вечера, – объяснил я. – То бишь, по-местному, уже шаббат. Правоверные иудеи сидят дома, жгут свечи и радуются, встречая праздник, всякие заведения закрыты, общественный транспорт на большей части Израиля вообще не ходит.
– Вывернемся как-нибудь, – сказала белокурая бестия. – Не только же евреи живут в этой стране?
После небольших трудов нам удалось отыскать такси, водитель которого один к одному напоминал горского торговца с какого-нибудь российского рынка. Услышав, что нам надо в Цфат, он выкатил глаза и сказал на таком русском, коего не постыдился бы и доктор филологических наук:
– Вы чего, пацаны, с дуба упали? Во-первых, это почти двести километров, доедем только к ночи. Во-вторых, в субботу делать там нечего, а датишные [8] могут и кирпичом в машину кинуть. Давай я вас до Хайфы довезу, вы там на ночь останетесь, а завтра и до Цфата доберетесь.
– Вези до Хайфы, – не стал спорить я. – Боюсь только, что там с местами в гостиницах проблемы…
Шоссе из Тель-Авива в Хайфу идет вдоль моря, и места в его окрестностях довольно красивые, но в этот раз мне их посмотреть не удалось. Вооруженный ноутом на коленях и мобилой около уха, я общался с персоналом различных гостиниц столицы северного Израиля.
Везде мне вежливо, но достаточно твердо отвечали: «Мест нет».
Только от полной безнадеги я позвонил в самый попсовый хайфский отель, «Дан Кармель», и тут-то выяснилось, что там можно организовать «дабл» с дополнительной кроватью. Так что мы промчались по улице ха-Хагана, что охватывает гору Кармель и проходит через всю нижнюю часть города, полюбовались снизу на подсвеченные бахайские сады, а затем оказались выше них по склону, на проспекте ха-Наси.
– Приехали, – сказал таксист с таким гордым видом, словно провез нас через минное поле.
– И на том спасибо, – ответил ему я.
После суток, проведенных в автомобиле и самолете, башка казалась пустой и тяжелой, словно колокол, а спать хотелось настолько, что я даже не испытывал голода. Последний раз схожим образом я себя чувствовал в те далекие годы, когда служил родине в пограничных войсках, но тогда я был на десять с лишним лет моложе!
В «Дан Кармель» нас встретили улыбками, шустрый арабский юноша помог Ангелике дотащить чемодан до нашего номера, не особенно просторного, но зато с большим балконом.
– Ого… – только и сказал я, выбравшись на него.
С видом из окна нам, мягко говоря, повезло.
Прямо внизу сады бахаистов, и поднимающийся в их центре мавзолей персидского купца Сеида Али-Мохаммеда, принявшего позже имя Баб и ставшего основателем самой молодой мировой религии. Еще дальше – нижняя часть Хайфы, по-праздничному залитая ярким светом, и за ней море.
Близкая к полноте луна болталась прямо в зените, и по волнам бежала серебристая дорожка. Солнце давно зашло, и обычная для этих мест неистовая летняя жара почти не ощущалась.
– Да, красиво, – подтвердила Ангелика. – Вы как хотите, а я в душ.
– Ну а мы тогда в бар, – заявил я.
– Э… зачем? – спросил Бартоломью.
Сразу видно, что жить под одной крышей с красивой молодой барышней ему не приходилось.
– Ты хочешь весь тот час, что фройляйн будет плескаться, просидеть в номере? – спросил я. – И час – это минимум! Настоящей женщине, чтобы вымыться и привести себя в порядок, нужно минут девяносто!
Белокурая бестия улыбнулась чуть смущенно, не как натренированная шпионка, способная, если надо, за пять минут ополоснуться у уличной колонки, а как обычная представительница прекрасного пола.
– Так что пошли, – сказал я, подталкивая Антона в спину. – Ангелика, как выберешься из душа – звони.
Баров в «Дан Кармель» обнаружилось несколько, и мы остановили выбор на том, что оказался поближе. Бармен, пухлогубый и вислоусый, ответил мне по-английски, когда я с ним поздоровался, но тут же хитро прищурился.
– Может быть, вам будет удобнее общаться на русском? – спросил он, то ли уловив восточноевропейский акцент, то ли угадав по нашим физиономиям, что мы вовсе не буржуины.
– Будет, – согласился я, забираясь на высокий табурет у стойки. – Ну, что, коллега, с чего начнем?
Начать решили с легкого – с местного вина, что делают на Голанских высотах.
– Неплохо, – сказал я, когда мы уговорили бутылочку, и в голове стало негромко шуметь. – Теперь можно принять чего-нибудь покрепче… Виски? Водка? Коньяк? Текила? Арака?
– А что такое «арака»? – спросил немного захмелевший Бартоломью.
– Анисовая водка, – ответил я. – Пополам с грейпфрутовым соком пьется просто обалденно.
Бармен поглядел на меня с одобрением.
– Может быть, по стопке кальвадоса? – предложил он.
– Почему бы и нет? – оживился я. – «Папаша Маглуар» у вас есть?
– А это чего еще? – худред-фотокор в очередной раз проявил полную неосведомленность.
– Неужели ты Ремарка не читал? «Триумфальную арку»? – я осуждающе покачал головой. – Темнота! Это яблочный бренди, который гонят в Нормандии, причем только на территории четырех департаментов: Манш, Кальвадос, Орн и Эр.
– Ну, надо же… – без особого воодушевления кивнул Антон. – Самогон? Может быть, лучше водки возьмем?
– Сормовской «Пшеничной», а к ней – банку кильки в томатном соусе и полбуханки ржаного, да разложим все это на газетке, – презрительно буркнул я, заставив бармена мечтательно зажмуриться. – Какой самогон?! А ну-ка плесни нам по стопке, будем просвещать этого невежу!
Мы тяпнули по сто грамм «Папаши Маглуара», а пока бармен готовил нам коктейль «Космо Калве» на основе кальвадоса, я рассказывал Бартоломью, как собранные на просторах Нормандии яблоки превращаются в золотисто-рыжий напиток. Упоминалась машина, что трясет яблони, дабы сбросить с нее плоды, «шарантский» перегонный куб, апеллясьоны, «доля ангелов», одинарная и двойная дистилляция, а также мастер погреба и ассамбляж.