– Сдается мне, что мы зря туда отправились, – уныло сказал брат Жиль. – Какой смысл в том, чтобы следить за тупыми вилланами, клянусь Апостолом?
– Во имя Господа, брат, выполняйте приказ, – в голосе де Лапалисса появились металлические нотки.
Рыцарь из Бордо замолчал.
Лес впереди поредел, открыв обширную поляну. На ней столпилось все население покинутой деревушки. Они стояли неподвижно, и не было слышно ни единого звука. Даже дети молчали.
Робер невольно вздрогнул, рука по привычке потянулась к оружию.
Но тут послышался голос. Слов было не разобрать, но по ритму речи и ее эмоциональной насыщенности можно было догадаться, что невидимый человек проповедует.
– Кто же это там? – удивился брат Андре. – Неужели отец Доминик сюда так быстро добрался? Не иначе как с Божьей помощью!
– Сейчас узнаем, – и брат Анри решительно двинулся к поляне.
Крестьяне вновь не обратили на рыцарей внимания, хотя те бесцеремонно проталкивались сквозь их ряды. Даже овцы возмутились бы подобным вторжением. Но Робер не услышал ни единого раздраженного окрика, ни один гневный взгляд не упал на него.
Среди людской толпы, на небольшом чистом пятачке стояли двое. Они выглядели странно бледными, были одеты в черные ризы, в руках держали книги. Один из них, расположившийся впереди, говорил, горячо жестикулируя:
– … и не клянитесь никогда, ибо любая клятва есть преступление против Духа святого!
– Ткачи, – шепнул брат Эрар, глаза его блеснули тревогой. – Лучше нам уйти, любое пребывание на их собраниях считается ересью…
– Нет, мы не уйдем! – довольно громко сказал брат Анри, проповедник сбился и недоуменно уставился на него. – Когда это воины Храма трусливо бежали перед лицом врага?
– Что вам угодно, добрые рыцари, во имя Святого Духа? – спросил проповедник. – Мы никому не враги, и мирно несем людям Слово Божие…
– Слово Диавольское! – воскликнул де Лапалисс. – Разойдитесь немедленно, а не то я, клянусь Святым Отремуаном, пущу в ход меч!
На лицах катаров не появилось страха, а вот крестьяне вокруг гневно заворчали.
– Трогать Добрых Людей [166] не позволим! – пробурчал здоровенный бородатый детина, чью шапку украшало перо цапли.
Рыцари обнажили мечи, встали полукругом, готовясь отражать нападение. Впрочем, Робер понимал, что оно вряд ли состоится. Даже самые безумные селяне не полезут на клинки с голыми руками.
– Не стоит проливать кровь! – проповедник шагнул вперед, его товарищ встал рядом. Во взглядах катаров не имелось страха и гнева, даже пламени веры, столь ярко горящего в отце Доминике, там не было. Глаза их были безмятежны и чисты. – Мы никому не навязываемся силой, и если эти люди пришли сюда, то по собственной воле!
– Разве вы не видите, во имя Господа, что это обман! – воскликнул брат Анри, потрясая мечом. – Козни Сатаны!
– Не, – сказа кто-то из толпы, – они говорят, что не надо есть мяса и сами не едят, проповедуют о том, что нельзя проливать кровь и сами ее не проливают. В чем обман? Вот наш священник, отец Пьер, все о смирении тела бормочет, а сам от окорока и в разгар поста не откажется!
– Молчите! – страшно выкрикнул брат Эрар. Он сделал шаг вперед и вскинул меч над головой проповедника. – Еще слово, и я зарублю его! Где не помогает слово, нужно применять оружие!
Катар поднял над собой книгу, словно пергамент мог защитить от острого лезвия.
– И что, добрый рыцарь, ты ударишь человека, закрывшегося Евангелием? – спросил он негромко.
– Стыдитесь, брат Эрар, во имя Пречистой Девы, – в наступившей тишине голос брата Анри прозвучал особенно отчетливо. – Меч, подобие креста Господня, вы подняли на безоружного человека! Который ничем вам не угрожал!
– Но он еретик!
– Но он считает себя христианином [167] ! – резко ответил де Лапалисс. – Предоставьте епископам заниматься еретиками, нам же хватит неверных!
Зарычав от бессильного бешенства, брат Эрар опустил меч.
– Спрячьте клинки, сеньоры, – проговорил брат Анри не терпящим возражений голосом. – Мы уходим. Пусть Всевышний, – обратился он к катарам, – будет вам судьей!
Рыцари развернулись и тесной группкой направились в лес. Сквозь ткань плаща спину Робера жгли ненавидящие взгляды крестьян.
28 октября 1207 г.
Лангедок, Тулуза
Звон колоколов далеко разносился в холодном неподвижном воздухе. Небо сияло ослепительной ледяной синевой, а внизу, у подножия холма, на который только что выехали путешественники, лежала Тулуза. Она прилепилась к Гаронне точно дитя к матери, стремясь как можно крепче ухватить ее. В стороны выпирали предместья, над домами высились соборы, кресты на вершинах которых были хорошо различимы, несмотря на расстояние.
Робер видел куда более крупные селения, например, Акру, был в городах куда более древних и прославленных, как Иерусалим, но более красивого города он не встречал никогда. Тулузу словно построили специально для того, чтобы ей можно было любоваться.
– Что, впечатляет? – спросил с улыбкой брат Жиль. – Красивее моего родного Бордо ничего нет на свете, но когда я впервые увидел Тулузу, то чуть с коня не брякнулся…
– Ее называют жемчужиной Лангедока, соперницей Парижа, – вздохнул подъехавший брат Анри. – Хотя я думаю, что соперничество это не пойдет ей на пользу.
– Почему? – поинтересовался Робер.
– Париж – королевский город, а короли не любят, когда кто-либо пытается с ними соперничать! – пояснил де Лапалисс, после чего толкнул коня пятками. – Но сейчас нас ожидает город графский! Так поспешим же!
Отряд двинулся за командором. В душе Робера затеплилась робкая надежда, что здесь, в центре Лангедока, путешествие и закончится. Можно будет провести несколько месяцев на одном месте…
Спустившись с холма, храмовники миновали укрепленное предместье и лишь затем оказались у ворот собственно города. Над высокими и изящными башнями реяло графское знамя – золотой двенадцатиконечный сквозной крест в алом поле, а у распахнутых створок приезжих встречали стражники. Лица их были толстыми, указывая на то, что место тут хлебное, и сердитыми – для соответствия занимаемой должности.
– Куда следуете? – спросил старший воин караула у брата Анри.
– В город, – лаконично ответил тот, позволяя плащу распахнуться на груди. При виде белой одежды с алым крестом доблестный страж сразу потерял гонор. Связываться с Орденом Храма, весьма богатым и могущественным, ему было явно с руки.