Ужин состоялся, и костер пылал просто для света. Терик дремал, еще не успев отойти от тягот дороги. Истарх смотрел в костер, и в глубоких зеленых глазах отражалось пламя цвета сосновых иголок. Набравшись храбрости, Хорт дернул Брана за рукав. Тот повернулся недоуменно:
– Что такое?
– Скажи, – Хорт говорил нарочито медленно, чтобы владыка Остр... эээ, альвов понял все. – Как ты можешь вот так?
– Как так? – изумился Бран.
– Ну, так, – Хорт поскреб голову, пытаясь попроще оформить рвущиеся на язык слова. – Со всеми одинаково себя вести. Относиться ко всем нам хорошо.
– Ха, – Бран улыбнулся, и Хорту показалось, что он видит белое зарево Дара над головой альва. – А как я могу еще относиться к избранникам Творца? К необычнейшим существам своего времени. Которым, к тому же, вскоре предстоит умереть. За исключением одного. Я не могу не уважать вас и не относиться с симпатией. У меня нет времени и оснований вас ненавидеть.
– Ну, тоже сказал – к необычнейшим, – нахмурился Хорт. – Вот я – самый обычный. А сюда попал случайно.
Бран хохотал долго, утирая слезы. Смеялся так, что проснулся Терик, Истарх оторвал взор от огня, а Костук и Мбома прекратили спорить.
Отсмеявшись, владыка альвов заговорил. Он говорил медленно, сначала на языке людей – для Хорта и Терика, а затем – на наречии цвергов, а Мбома переводил для Костука.
– Обычный смертный, будь то альв, человек, или же йотун, просто не сможет дойти сюда. Его накроет лавиной, сожрут звери, или он сам погибнет от голода в пути. Не стоит забывать о том, что Судьба жестока. Только те, кто избран, доходят до острова. Остальные гибнут.
– Значит, мои спутники погибли не случайно? – воскликнул Хорт.
– Нет, не случайно. Не они оказались выбраны, но они помогли тебе дойти, и в этом смысле их смерть достойна зависти. Я вместе с тобой скорблю о гибели Родомиста, – в голосе Брана слышалось неподдельное уважение. – Это был, воистину, великий маг. Достойный противник.
Хорт молча поклонился.
Государь
Они все смотрели на Брана. С надеждой и удивлением, словно каждый открыл для себя нечто новое, о чем ранее и помыслить не мог.
– Я плыл сюда на корабле, со множеством спутников, – сказал Истарх. Язык цвергов странно звучал в его устах. – Все погибли. Тридцать айнов команды и маг Плотин. И ради чего? Чтобы я смог добраться до этого острова? Да лучше бы я никуда не ездил, и они бы остались живы.
Пламя причудливо играло на зелени волос Истарха, создавая иллюзию, что шевелюра колышется, подобно поверхности моря.
– На пути сюда я обрел и потерял побратима, – возвысил голос Терик, и лицо его исказила горькая усмешка.
– Я потерял троих друзей, – сказал Хорт глухо.
– Все верно, – кивнул Бран. – Судьба жестока – дойдет только один. Все остальные, кто хотя бы прикоснулся к ней, погибают. Я не знаю, почему это так, – тут он перешел на язык степи. – Но, может быть, единственный среди нас маг знает?
Костук пожал плечами, помотал головой, улыбнулся виновато.
– Тем не менее, Ночь Судьбы нужна, – продолжил Бран. – Разумные существа гибнут и без нее, гибнут глупо и страшно. Смерть же ради великой цели почетна и прекрасна. Немногие могут похвастаться такой смертью.
– Но мертвым все равно, как они погибли, – пробормотал Терик.
– Да, – кивнул Бран. – Но нам – нет. И нет смысла о них грустить, нет времени и возможности. Завтра нам идти в Храм, и это единственное, что нам осталось.
Терик спросил недоуменно:
– А где же сам Храм? Вы мне его до сих пор не показали!
– Храма нет на острове, мы сами его еще не видели, ¦– ответил Бран, улыбаясь. – Но, не пугайся. Он возникнет в центре острова именно в тот момент, в который надо. Завтра, перед самым заходом солнца. В прошлый раз все вышло именно так, да и в позапрошлый, как рассказывал отец, тоже.
Помолчали. Но неутомимый человек не мог сидеть в покое. Лицо его было напряжено, глаза блестели любопытством. Наконец, оно вырвалось вопросом, туманным, но от этого не менее острым:
– А откуда вообще взялся этот ритуал?
– Ты разве не спрашивал об этом Родомиста? – ответил вопросом Бран.
– Спрашивал, – хмуро отозвался человек. – И он сказал, что знания о Ночи Судьбы пришли к нам прямо от Творца. Зачем он нужен – никто не знает. А первая Ночь Судьбы состоялась в тысяча девятьсот...
– Двадцатом, – закончил Бран. – Верно. Но у нас думают немного по-другому. Что это отбор, отбор самых лучших разумных созданий Творца, появившихся в данном Цикле. Из Храма возвращается самый недостойный из кандидатов, а остальные обретают покой в месте, где смерти нет.
– Значит ты – самый недостойный? – спросил Терик, недоверчиво хлопая ресницами.
– Да, и надеюсь вновь оказаться недостойным, – кивнул альв. – А выгоды, что получает Племя вышедшего, это помощь, чтобы оно могло вырастить более достойных кандидатов.
Когда Мбома закончил переводить, над поляной повисла напряженная тишина. Но Бран не дал змее раздумий свить гнездо в сердцах соседей. Сказал значительно:
– Думаю, что многое сможет рассказать Костук. Ведь он маг, осиянный Даром!
Поэт
Костук вздрогнул, когда Мбома перевел вопрос альва. С новым интересом взглянул на Хорта, человека с удвоенным количеством тотемов. С виду прост, словно кожаный ремень, но таит много загадок. Такого в воде не утопишь и в огне не сожжешь.
– Много мудрости – много печали, – начал маг издалека. Говорить не хотелось, но скрывать что-то от тех, кто завтра наверняка погибнет, казалось преступлением. – А мудрость о Ночи Судьбы, воистину, способна величиной затмить небо и охватить землю.
Пауза пришлась кстати. Мбома повторил сказанное на языке цвергов, а Бран перевел на людское наречие. Хоть звучали чужие слова странно, что-то знакомое чудилось в них магу, привыкшему складывать стихи.
– Мы не записываем прошлое, подобно вам, – продолжил Костук. – Записана у нас лишь «Книга Даров». Предания древности передаются изустно, и все, что знали отцы наши и деды, знаем и мы. Выбор пришел в мир в один год с Незримой Смертью, который на севере называют годом Катастрофы. Но никто не ведал о Ночи Судьбы долгое время, и лишь к названному уже году маги разных Племен прозрели почти одновременно. Почему? Я не знаю, и, как маг, могу лишь предполагать. Произошли изменения в Силе. Сила стала иной после прихода Незримой Смерти, и изменение это закончилось как раз к тысяча девятьсот двадцатому году.
Вновь пауза, вновь журчит чужая речь. Как воспринимают ее слушатели, можно судить по состоянию тотемов. Зверинец вокруг человека невозмутим. Нового Хорт почти ничего не узнает, судя по всему. Гологоловый южанин в изумлении – что может ведать простой купец о Силе? Волк и Собака владыки Эрина внимательно слушают, но спокойны. Недоумение написано на лице медведистого северянина, такое же, как и на морде его тотема. Карие глаза смотрят строго, вопрошающе. Островитянин застыл в напряженном ожидании, надеясь уловить среди речи для всех что-то важное именно для себя.