Гвар вдруг замолчал, сгорбился, выдал утробный звук и начал выворачиваться наизнанку – содержимое его желудка изливалось рекой, вонь сделалась кошмарной, убийственно густой, однако никто не уходил, все ждали продолжения рассказа. И были за свое терпение вознаграждены. Наконец Гвару все же полегчало, он сплюнул, вытер губы рукавом, рыгнул и принялся рассказывать дальше. О страшном, безысходном и кошмарном, непросто умещающемся в головах.
Где-то с год тому назад по секрет-энергетическому гиперонному каналу в распоряжение Гвара прибыло подкрепление – группа прямоходящих разумных ящеров, дружественно настроенных к Дорбийскому режиму. Все, как полагается, все по уму: Матрица активации, Субкоды доступа, Личный, с подписью и печатями, Манифест Президента. Ну прибыли и прибыли – охватили их инструктажем, присвоили спецзвание да и кинули на периферию, в пахоту, на низовку. И забыли. Однако ящеры эти оказались ушлыми, как черти, скользкими, как угри и наглыми, как танки. А главное, невероятно жестокими. Они с ловкостью втирались в доверие, не боялись крови, не чурались дерьма, убирали неугодных и преследовали свои цели, внедрились в структуру Гвара, взяли его организацию под полный контроль, плотно наложив таким образом лапу на средства информации, правительства и конфессии. Мало того что они умели убивать, они еще умели изменять свое обличье. Мастерски, виртуозно, родная мать не отличит. И наверняка где-то там наверху рулит процессом левый Гвар, а он, Гвар истинный, здесь, в дерьме, в блевотине, в скверне…
Тут генералус замолчал, всхлипнул, и все, насторожившись, изготовились – ох ты господи боже мой, никак опять рвать будет… Однако ничего, Гвар справился, вздохнул, тягуче сплюнул и начал говорить – не по-нашему, по иноземному, обращаясь к Серафиму. А тот, послушав, побледнел, переспросил у генералуса и, тут же получив ответ, убито прошептал, по-русски:
– Ну, сука, бля, дела…
И в этот самый миг Гвару стало плохо, он охнул, схватился за живот и, тяжело поднявшись, исчез в кустах акаций. Оттуда понеслись сдавленные крики, отвратнейшие звуки, и потянуло зловонием.
– Да, бля, дела, – мощно покрутил носом Небаба и взглянул с интересом на Потрошителя. – А что, в деталях-то никак? Давай переводи, Склифософский.
– Сема, они начинили его, – вяло отреагировал тот, горестно мотнул головой и вдруг, словно резко проснувшись, пришел в неописуемую ярость: – Сема, эти гребаные твари посягнули на уважаемого ануннака! Они поимели его своими яйцекладами, как последнего пробитого пидораса, накидали ему яиц в кишку.
– Вот сволочи! – возмутился Небаба. – Так, может быть, клизму? Очистительную, на полведра? У нас ведь в спецназе клистир важнее пистолета [130] .
– Ой, Сема, ты не понимаешь. Натурально, – заскрипел зубами Потрошитель. – Ты фильм «Чужой» видел? Ну, цветной, широкоформатный, с красоткой Уивер? Его, кстати, сняли с подачи рептов, для вящей подготовки общественности. Так вот, то, что внутри генералуса сидит, ни высрать, ни изблевать, ни клистиром не взять. А оно зреет, матереет, доходит до кондиции со страшной силой изнутри. Слышишь, каково ему? Слышишь, как кряхтит? А тебе, Дан, слышно?
– Слышу, Сима, слышу, – подтвердил Небаба, Бродов тактично промолчал, а Потрошитель с горечью продолжил свой страшный рассказ:
– Он же герой, Гвар, глыба, настоящий ануннак. Вместо того чтобы выпить яду, пустить пулю в лоб или перерезать себе горло, он приехал сюда к нам, в Африку, за тридевять земель, в муках, в дерьме, в скверне, в нечистотах. В этой нелепой панаме. Ты спросишь зачем? А я тебе отвечу – производить на свет божий этого гребаного ублюдка. Однако не абы как, не как придется, а под контролем, в специально оборудованном секретном инкубаторе. Их, оказывается, на нашем шарике уже во множестве по городам и весям. Когда плод доходит до кондиции, носитель его впадает в транс и, руководствуясь внедренными программами, идет, словно зомби, в ближайший инкубатор. Там у него в муках лопается живот, а если сам не лопается, то вскрывают, и на свет божий появляется еще одно дьявольское отродье. Вот генералус и приехал сюда, чтобы мы нашли этот чертов инкубатор. Плевать, что пока один – курочка клюет по зернышку, а обгаживает весь двор. Ну разве он не герой? Разве не титан? Разве не настоящий ануннак, который войдет в историю?
– Да, да, гуманоиды, я хочу, чтобы вы пошли за мной. А затем разнесли к чертовой матери этот блядский гадюшник, – подошел Гвар, оскалился, судорожно махнул рукой. – И пошли отсюда, гуманоиды, что-то воздух тут тяжел. Надо бы мне вымыть все члены, побриться, надеть чистое белье. Пусть, пусть эти сволочи посмотрят, как умирает настоящий ануннак…
Ну что тут будешь делать, предсмертное желание ануннака – закон для гуманоидов. Так что посадили Гвара в такси и повезли в гостиницу омывать все члены. Однако же не довезли. Где-то в районе Даунтауна он вдруг захрипел, дернулся и прошептал неануннакским голосом:
– Все, писец, хана. Начинается. Выходим.
– Стой, мусульманин, – отреагировал Данила, щедро рассчитался с рулевым и помог Небабе с Потрошителем вытащить Гвара из такси.
– Вот она, боль-то, вот она, мука, – со стоном тот схватился за живот, судорожно блеванул зеленым и, страшно закатив глаза, сделался похож на куклу – чудовищную, заводную, омерзительную, полностью готовую на все. Однако это был еще не конец. Гвар дико закричал, напрягся, до боли закусил губу и, снова превратившись в ануннака, уставился прищуром на Серафима. – А ведь это хорошо, фельдфебель, что ты спер тогда ларец в Гелиополе. И сам цел остался, и скарабеи целы. А говорят, что воровать – это грех. На. – Жуткая ухмылка искривила его лицо, а на ладони оказался контейнер, напоминающий флакончик духов. Тот самый, вожделенный, алкаемый, с гарантией возвращающий жизнь.
– О, генералус! – слова застряли у Серафима в глотке, бережно он взял презент, а Гвар оскалился и превратился в зомби – теперь уже с концами, навсегда. Рыгнув, он сгорбился, закатил белки и взял с места старт к горе Муккатам. Причем на удивление бодро, напористо и весело, не глядя на сутулость, метеоризм и хромоту. Как будто кто-то невидимый, огромный и могучий пихал его под копчик исполинской рукой. Вернее, если вдуматься, лапой.
– Да, верной дорогой идете, товарищи, – без радости взглянул ему в спину Небаба, прикинул дистанцию, без вкуса закурил. – Только вот куда. Ладно, сейчас будем посмотреть. Эй, Сима, командир, ну что вы там застряли. А то ведь клиент уезжает, гипс снимают…
А Бродов с Потрошителем и вправду задержались ввиду разговора, короткого, но по душам.
– Ну что, Сима, будешь отчаливать? – осведомился Данила. – Ведь то, что хотел, ты уже заполучил.
– Я тебе, Даня, что, профуратка некошерная? – отозвался Серафим, и они направились в гармонии к Небабе, держащемуся у Гвара в кильватерной струе. А тот знай пер себе дальше – мимо известного своим базаром квартала Хан-аль-Халили, минуя знаменитую средневековую мечеть Аль-Асхар, оставляя позади кузницу исламских кадров, авторитетнейший богословский университет, называемый так же, Аль-Асхаром. Башмаки его размеренно скребли асфальт, трость постукивала дробно и зловеще, вонь густела, обретала форму, становилась ощутимо плотной, била наповал. Куда несет его нелегкая, зачем, что-то не спрашивал никто.