У Выборгской улицы мы наткнулись на группу из пяти сталкеров — судя по всему, из лагеря, расположенного в бывшем торговом центре «Метрополис», что у «Войковской». В окрестностях самого лагеря, где шныряют шпионы Ордена, я появляться не хотел, и поэтому планировал выйти на Клары Цеткин, а дальше по Космодемьянских пробраться к парку сельхозакадемии.
Ну а там, как говорят военные, действовать по обстоятельствам.
Первую часть плана мы воплотили в жизнь без проблем — выстрелами отогнали преградившего дорогу одиночного раптора, обошли участок, где сохранившиеся фонарные столбы были облеплены «Виселицами», и вот она, улица, названная в честь немецкой революционерки.
Я собрался прокомментировать этот факт, как вдруг понял, что ничего не слышу. То есть вообще ничего — ни шороха ботинок по асфальту, ни шагов спутников, ни шума ветра.
Через мгновение стало ясно, что отказали и следящие импланты.
Сонар, радары, датчик биологических объектов и всё прочее показывали сплошную засветку.
— Вот лахудра! — возмутился я и не услышал собственного голоса.
Повернулся, увидел вытаращенные глаза Колючего, шевелящиеся губы откинувшего маску Синдбада. Попытался активировать М-фон, но из этого, к моему удивлению и даже ужасу, ничего не вышло!
А ведь эта штучка обеспечивает бесперебойную связь в набитых помехами локациях!
— Эй, назад!! — завопил я, надеясь силой голоса разорвать неестественную тишину, и красноречиво замахал рукой.
Меня не услышали, но поняли, и наш маленький отряд двинулся обратно.
Мы прошли тридцать метров, и звуки вернулись, так что я почти застонал от наслаждения, уловив шелест задёргавшейся «Виселицы».
— Что это такое?! — Глаза Колючего по-прежнему оставались выпученными. — Я такого никогда не встречал!
— Не ты один, — пробурчал я.
Чтобы называться «аномалией» в наших местах, явление должно быть на самом деле необычным, да ещё и заметным. И хотя в Пятизонье чудеса считаются нормой, время от времени всё равно возникают странные, ни на что не похожие феномены. Порой они существуют в единственном экземпляре, иногда проявляют себя на очень недолгое время, быстро исчезают и никогда не появляются снова.
Похоже, нам «повезло» встретить как раз такую штуковину: нечто вроде белого пятна, область, где умирают звуки, и не только они.
— Обойдём? — предложил Синдбад.
— Можно, если бы мы знали её границы, — сказал я. — Вдруг она тянется от метро до Большого Садового пруда?
— Тогда что, рискнём пройти напрямую?
— Рискнём, — я кивнул. — Идти придётся тесной группой, чтобы можно было дотянуться до соседа. И маски надо отстегнуть, чтобы, если чего, увидеть губы друг друга. Надеюсь, что оружие внутри этой зоны молчания работает, хотя это можно проверить…
Проверку мы откладывать не стали, и она показала, что ИПП тут стреляет так же хорошо, как и везде, разве что совершенно бесшумно. Я показал спутникам большой палец, мы нырнули в тишину, словно в воду, и у меня почти сразу начали болеть уши, а в голове засвербело.
Чем плохи импланты — к ним вскоре привыкаешь и без них начинаешь ощущать себя неполноценным. И вот сейчас я всё видел, но невозможность обратиться к радару или датчику движения создавала впечатление, что я ослеп. Это невероятным образом бесило, возникало желание снять невидимое ведро, которое кто-то нахлобучил мне на голову.
Неуютно чувствовали себя и Колючий с Синдбадом, они то и дело оглядывались, вздрагивали.
По Клары Цеткин мы прошли нормально, а вот когда выбрались на Космодемьянских, к глухоте добавилось ощущение, что воздух стал плотным и колючим. На краю зрения замелькали разноцветные вспышки, мне показалось, что через подошвы я уловил идущую по земле вибрацию.
Тяжёлая рука опустилась мне на плечо, и я вздрогнул.
Повернулся и вопросительно глянул на Синдбада.
Он присел и пальцем нарисовал на тонком слое снега: «Вернёмся?»
Я покачал головой и махнул рукой в сторону Тимирязевского парка — вперёд и только вперёд! Синдбад встал и пожал плечами, а Колючий несколько раз широко и размашисто перекрестился.
И то верно — как ещё бороться с дьявольским наваждением?
Ещё десять шагов, и я понял, что перед глазами темнеет, а на плечи начало давить так, словно я навьючил на себя тройной груз. Это напомнило ощущения, какие бывают при переходе Барьера, но откуда им взяться тут, посреди локации?
Или здесь ещё и гравитация повышена?
Через два шага мне показалось, что я провалился в яму — меня тряхнуло и что-то ударило в ноги. Испуг заставил похолодеть — неужели я угодил в «Чёртову топь», и погоня закончится прямо здесь?
С отрезанными ногами сложно гнаться за кем-либо.
Ворочая тяжёлой, как танковая башня, головой, я определил, что нахожусь там же, никакой ямы или ловушки под ногами нет, а впереди — обычные руины, поросшие металлическими лозами. Оглянулся, чтобы проверить, как там спутники, и увидел, что беглый праведник лежит на земле, а Синдбад, двигаясь неуклюже и медленно, пытается поднять мальчишку.
— Что с ним? — спросил я, точнее попытался спросить, но лишь зря пошевелил языком.
Синдбад поднатужился, перевернул Колючего на спину, и стало видно его лицо — белое, как первый снег, с выпученными глазами, в которых смешались страх, бессилие и ещё что-то, похожее на торжество.
Я сделал шаг назад, подхватил мальчишку с другой стороны, и мы попытались поднять его на ноги. Но они подогнулись, и беглый праведник не только едва не упал обратно, да ещё чуть не утянул нас с собой.
Стоять было всё труднее, я чувствовал, как дрожат мышцы бедер и голеней.
«Мать твою разэтак, — подумал я. — Надо идти, двигаться, иначе мы останемся здесь, в «зоне молчания», погибнем и иссохнем. А через месяц-другой какой-нибудь ходок наткнётся на наши мирно валяющиеся на обочине трупы, либо хуже того — на трупы бродячие…».
Ходили слухи, что скорги порой избирают для поселения не технику, а человеческое тело. В этом случае они не используют его как материал, а возвращают к жизни, создают полубиомеха-полусталкера. И такая тварь бродит по локации, нападая на всё живое, чтобы управляющие ею наниты могли размножаться.
Сам я подобных существ не встречал, но интуиция подсказывала, что такое вполне вероятно. И перспектива стать тухлой заготовкой для технозомби меня вовсе не вдохновляла.
— Давай! — заорал я, не надеясь, что меня услышат, рассчитывая лишь, что Синдбад прочитает текст по губам. — Хватай его, и потащили! Нельзя на месте оставаться! Иначе все тут сгинем!
Синдбад кивнул, мы вскинули Колючего на плечи и пошли, а точнее — поползли.
На спину давила такая тяжесть, словно мальчишка весил, как статуя из свинца, голова кружилась, накатывали волны слабости, в сгущавшейся перед глазами темноте возникали разноцветные колёса и воронки. Каждый шаг давался неимоверным трудом, но мы делали его, а затем ещё один, и ещё один, и удивительным образом оставляли позади метр за метром.