– Это зачем? – Кари почесал затылок, раздался звук, какой бывает, если скребут по дубленой коже. – И где тела?
– Это приношение богам, – отозвался один из воинов-ацтеков. – А тела съели во время ритуального пира…
Ивар ощутил, как его передернуло, увидел кислую улыбку на лице Арнвида.
Полезли вверх по лестнице, через десяток шагов стала ясна причина доносящегося из-за ограды глухого равномерного шума. Площадь перед храмовым кварталом оказалась заполнена народом.
Цветастые, украшенные вышивкой накидки стоящей в первых рядах знати выглядели ярко, как листья в осеннем лесу. От ворот в змеиной ограде к одной из улиц вел широкий проход.
– Пожалуй, хватит, – Куаутемок остановился, когда они добрались до середины высоты.
Отсюда была видна площадь, зелень садов, окружающих императорский дворец, серая глыба главной пирамиды, два святилища на ее вершине – алое, украшенное белыми черепами и золотыми бабочками, и бело-синее, окаймленное гирляндами раковин.
Между ними, у начала ведущей вниз лестницы стоял император, ветер трепал его зелено-бронзовый плащ.
За спиной правителя ацтеков толпились жрецы, в черных накидках похожие на стаю ворон, впереди всех располагался Гравицкоатль, рядом с ним – женщина, чьи волосы были рыжими, точно пламя.
– А баба-то что там делает? – удивился Нерейд.
– Это Надикецаль, верховная жрица Чальчиуитликуэ, той, что в платье из драгоценностей, – ответил Куаутемок. – Она славна на весь Теночтитлан благочестием и страстью в служении богам…
– Ага, – хмыкнул рыжий викинг. – А волосы зачем-то охрой намазаны!
Сказать что-либо еще Куаутемок не успел. На вершине главной пирамиды загудели раковины, толпа на площади замолчала. Стали слышны доносящиеся издалека крики и пение.
С улицы, от которой к воротам вел проход, появились голые люди со связанными руками. Они шли неровно, спотыкаясь, а жрецы с распущенными, торчащими волосами, прыгали вокруг, пели, орали и хохотали, тыкали пленников мечами, кровь капала на мостовую.
Толпа молча провожала глазами несчастных, которых гнали, как баранов на бойню.
– Они одурманены чем-то, – тихо сказал Ингьяльд. – Нормальные люди так двигаться не могут, да и глаза выпучены…
– Похоже на то, – согласился Ивар. – Мухоморами накормили или еще какой дрянью.
– Это пленники, захваченные нами во время походов! – гордо заявил Куаутемок. – Сегодня их кровь накормит наших богов, но никто не собирается причинять лишней боли. Будущим жертвам дают вдоволь курить перед церемонией, и священный табак притупляет боль…
Пленников загнали за ограду, одного повалили и потащили по лестнице к вершине главной пирамиды. Там запылал костер, взметнулись ало-рыжие языки, полетели искры, черный дым пополз к бирюзовому, точно вымытому небу.
– Да будет доволен бог, обитающий в каждом жилище! – вперед выступил дряхлый жрец, согнутый, будто неудачно вколоченный гвоздь, взмахнул кремневым ножом. – Да дарует он нам тепло и свет!
Пленника с размаху швырнули в огонь, истошный вопль быстро оборвался, Ивар ощутил тошноту.
В изумлении глядел как слегка обгоревшее тело баграми выволакивают из пламени, кладут на жертвенный камень, а старый жрец уверенным движением вскрывает грудь и извлекает еще трепещущее сердце.
– Шиутекутли! – толпа на площади заревела, в воздух полетели цветы, а сброшенное с пирамиды тело ударилось оземь. Его подхватили набежавшие жрецы, голову отрезали и насадили на шест, а труп уволокли.
А в огонь бросали уже второго пленника, вырвать сердце из которого готовился Гравицкоатль. Лицо его искажала злобная радость, глаза сверкали, а руки тряслись.
Ивар ощутил сильное желание свернуть жрецу Уицилопочтли шею.
От главной пирамиды струился запах горящей плоти. Ацтеки орали и прыгали, потрясая руками. Викинги следили за жертвоприношением молча, Нерейд мрачно почесывал покрытую медной щетиной щеку.
– О боги, – шептал Арнвид, – как вы допускаете такое? Зачем? Зачем все это?
Ивар вздрогнул от отвращения.
Не раз в жизни он убивал, видел сражения, где гибли тысячи людей. Мог понять совершаемые ради обогащения разорение городов и пытки пленников, но не мог представить, что кому-то придет в голову уничтожать себе подобных настолько гнусным способом.
Ацтеки, как и их соседи, жертвовали богам людей по любому поводу, и не просто их убивали, а жестоко издевались, потом глумились над трупом и в некоторых случаях съедали его.
Хотелось спросить – что за безжалостные боги требуют подобного поклонения?
Последнего пленника, почерневшего, точно головешка, вытащили из огня, и пламя заревело, поднялось выше, словно в него швырнули несколько охапок хвороста, среди его языков появился ужасный лик.
– Шиутекутли! – люди на площади начали падать на колени, жрецы на вершине пирамиды – отступать к краю площадки.
Видно было, как они закрывают лица руками, спасаясь от неистового жара.
– Жррррааа! – щелкая и грохоча, прорычал огонь, в голосе его прозвучала бешеная мощь лесного пожара, ядовитое шипение торфяного, ярость извергающегося вулкана. – Жррррааа!
– Еще жрать просит? – удивился Нерейд, глаза его сузились. – Вот ненасытная утроба.
Пылающие глаза, похожие на два алых солнца, повернулись к викингам, Ивар ощутил на лице горячее дуновение.
Взгляд бога давил, заставлял опуститься на колени, но конунг стоял, не двигаясь с места. Ладонь его сжалась на рукояти меча, на скулах катались желваки.
Ивар ощущал, что на него смотрит и император с соседней пирамиды, и жрецы, и толпа на площади.
– Чую, будет драка… – проговорил Ульв, мягким движением смещаясь за спину конунга и поворачиваясь боком.
Пламя с ревом опало, словно втянулось в пирамиду, костер погас, как будто его залило водой, исчез дым и запах гари.
– Шиутекутли принял жертву! – первым разобрался в ситуации Гравицкоатль. – Возблагодарим же его!
– Возблагодарим! – отозвалась толпа.
– Драка будет, но потом, – Ивар снял ладонь с меча, ощутил как страшное напряжение сползает с мышц.
Люди на площади орали и выли, жрецы крутились в странном танце, вскидывая руки и ноги, а император медленно спускался с пирамиды. За ним цветастым хвостом тянулась свита.
Гонги негромко звенели, вели мелодию флейты, в нужных местах вступали барабаны, рокоча, точно голоса подземных богов, но правитель ацтеков не слышал музыки.
Он сидел мрачный, как туча пепла над вулканом, не замечал, как перед ним меняют блюда.
Пир в честь праздника Старого Бога, владыки огня шел вяло, как-то дергано, вельможи и жрецы переговаривались шепотом, взгляды их были полны недоумения и даже тревоги.