А рынок гудел, как миллион ульев разом, и слухи о происшествии расползались по нему, мутировали и давали потомство. Самые шустрые выбирались за пределы площади Изопилия и растекались по улицам Ква-Ква. Убитый вор превращался в банду грабителей, стычка – в длительное побоище, «свидетели» которого захлебывались слюной, описывая, как их чуть не задело копьем, стрелой или боевым драконом…
К вечеру загудел весь город.
А бывшие стражники в это время наслаждались жизнью.
– Вот смотри сюда, – сидевший на койке Поцент продемонстрировал могучую ручищу. – Видишь?
– Ага, – сказал Васис Ргов, разглядывая изображенный между бицепсом и трицепсом шлем с двумя гребнями.
– Такие шлемы носили в армии Нефритовой империи. Пять тысяч лет назад. В ранний период, династия Вань.
– Вань?
– Именно. А вот тут династия Мань. Обрати внимание на отличия.
На взгляд Васиса, второй шлем, вытатуированный на лопатке, был точно таким же, как и первый.
– А теперь жемчужина моей коллекции. – Поцент принялся стаскивать штаны. – Династия Тань.
– А может, не надо? – спросил Ргов, догадавшись, какую часть тела ему сейчас покажут.
– Моргалы выколю и пасть порву. Вот он, красавец. Три декоративных рога в подражание Мили-Пили-Хлопсу, или, как его звали в Нефритовой империи, Яростному Пыхтящему Господину. Но эти рога могли использоваться по назначению, поскольку достигали пяти сантиметров в длину…
Поцент оседлал любимого конька, а заодно и свежего слушателя и не собирался слезать с них так быстро.
Дука Калис на соседней койке играл с феями в карты. Игра сопровождалась драками, руганью и спорами по поводу того, кто шельмует. Карты были настолько древние и засаленные, что каждый кон являлся чем-то вроде разгадывания шарады.
А еще карты представляли собой настоящую коллекцию преступных отпечатков пальцев.
– Ты че? – бурчал Калис. – Я тебе сейчас в глаз дам! Ты чего червей бубями кроешь, а, мелкий?
– Ошибся, – разводил лапками Чук, злой фей. – Сейчас исправим. Вот так лучше?
– Э… вроде бы, – отвечал Калис, пытаясь разобрать, какая масть использована на этот раз. – Стоп, а почему не сыграл мой козырной туз?
– Так расклад, – вздыхал Гек, добрый фей.
А бывший лейтенант Поля Лахов просто лежал и ничего не делал, хотя его ноги, привыкшие топтать улицы Ква-Ква (и пол «Потертого уха»), время от времени начинали судорожно подергиваться. Ноги одолевала самая настоящая ломка, им не хватало холода, сырости и потертостей.
Но Лахов не обращал на них внимания. Он даже в чем-то был счастлив.
Трое Торопливых находились среди людей (в широком смысле слова), пусть специфическим образом, но понимающих специфику стражнической работы. И чувствовали себя довольно-таки неплохо.
Проблем было две: нечего выпить и нечего съесть.
– Непорядок, – заметил Легкий Шмыг, когда за окошком камеры начало темнеть. – В это время обычно приносят ужин.
– Так вылез бы наружу и узнал, в чем дело, – предложил Один Момент. – Что, тебя какая-то решетка удержит?
Вампир поморщился.
– Она заговоренная, – сказал он, – как и дверь. А то бы я давно лишил вас моего общества. А что насчет замка? Может быть, ты покажешь свое искусство, непревзойденный борец с сейфами? Выберешься из тюрьмы и принесешь пива…
Гном сердито засопел, но тут в спор вмешался Лахов.
– Тихо вы, – сказал он. – Есть и вправду охота. Пойду, узнаю у Гриббла, в чем там дело. Э-хе-хе…
Закряхтев, бывший лейтенант встал с койки. Прошел через камеру и постучал в дверь.
– Не услышат, – вздохнул один из уголовников. – Тут колоти, не колоти – толку никакого.
– Эй, Гриббл! – завопил Лахов. – Где ты там?!
Через некоторое время послышались шаги, такие тяжелые, словно по коридору топал мамонт. В щель под дверью протиснулись багровые лучики света и отдернулись, поняв, что именно они осветили.
– Чего надо? – спросили из коридора.
– Это я, Гриббл, – сказал Лахов. – Ты как там, не заболел?
Из коридора донесся шорох – то ли тюремщика качнуло, то ли пришли в действие его мозги.
– Здоров, – ответил Гриббл. – А чего?
– Вот и славно. А когда нас кормить будешь? Или поступил приказ уморить всех голодом?
– Не… не поступил, – судя по голосу, огромный сержант был опечален этим фактом, – вообще никакого приказа нет… и жратвы на сегодня для вас не выделили… говорят, что денег нет…
Лахов попытался вспомнить, чем кормили узников. Из глубин памяти всплыли кости, выглядевшие так, словно их обглодали очень голодные собаки, поджаристая корочка, скорее всего, просто срезанная со дна сковородки, и старая каша, достигшая удельного веса свинца.
Все это покупалось у уличных торговок за сущие гроши, какие назвать деньгами было просто стыдно.
– То есть как нет? – спросил бывший лейтенант. – Там же нужно пару бублей всего…
– Вот их и нет. Говорят, что из мэрии куча денег пропала и что во всем виноваты злобные гномы.
Обитатели камеры покосились на Один Момент. Тот сделал вид, что оглох.
– Гномы? – уточнил Лахов. – Они что, уперли эти деньги?
– Не знаю, – отозвался Гриббл. – Так что сидите пока. Воды я вам ближе к ночи принесу, а там, глядишь, и утро наступит.
И тяжелые шаги двинулись прочь от камеры.
– А вот это – шлем из Ахеянии, – продолжал бубнить Поцент, который, как всякий сильно увлекающийся человек, обладал способностью не замечать того, что происходит вокруг. – Смотри, какой гребень. Клево?
– Ага, – безрадостно согласился Ргов.
Вино лилось рекой в прямом смысле слова.
Пенящийся винопад рушился из воздуха, багровый ручеек преодолевал десяток метров, после чего исчезал без следа. Над ним витали хмельные пары, и листочки на деревьях кое-где начинали съеживаться, показывая, что они уже пьяны и собираются отправиться спать.
В руках Арс держал золотую чашу размером с ведро. Гостеприимные хозяева следили, чтобы она не пустела. А еще они скакали вокруг, кувыркались, блеяли, бодались, пели, пили и создавали такой кавардак, что от него голова разболелась бы и у трезвенника.
Ухитрись он затесаться в свиту Бухуса, Бога Безудержного Пьянства.
Сам бог восседал на огромной амфоре и больше всего напоминал закутанную в обрывок простыни свинью. Был он розовым, невероятно толстым, лысым и еще очень любил петь.
В этом студенты успели убедиться.
– Вы шумите, шумите надо мною, оливы, – распевал Бухус во всю мощь божественных легких, демонстрируя полное отсутствие слуха и голоса, – и тогда закажу я нам еще всем по пиву…