— Вверх по склону! — отозвался Арнвид. — Там еще пещера!
Снег уже не таял, ложился на остывшие камни горками белой крупы. Ноги скользили, а опустившаяся мгла напрочь скрыла гору, оставив для обозрения только небольшой участок склона. Викинги упорно карабкались вверх, точно муравьи по старому пню.
— Метель — посреди лета? — спросил Ивар, задыхаясь, когда догнал Арнвида.
— Тут не обошлось без колдовства, — ответил эриль очень серьезно, — и мне бороться с ним не по силам!
Обыскали еще несколько пещер. В одной, наиболее глубокой, пришлось запалить факелы, чтобы добраться до самого конца. Но везде было тихо и мертво, никаких следов чародейской иглы.
Снегопад все усиливался. Снежинки падали крупные, как березовые листья. Все вокруг намокло, противной сыростью напиталась одежда, слиплись волосы. Ветер превратился в настоящий ураган, цеплялся за людей изо всех сил, стремился сбросить со склона, в мчащихся сплошной пеленой облаках мелькали оскаленные клыкастые хари, но исчезали так быстро, что Ивар всякий раз думал — примерещилось.
— Может, заночуем тут? — предложил Вемунд, когда в очередной раз выбрались из относительно теплой пещеры на сплошь продуваемый склон. — Переждем непогоду!
— Думаю, пережидать ее придется до Рагнарёка! — сурово ответил Хаук. — Вперед!
Потащились дальше. Миновали группу тесно прижавшихся друг к другу скал, среди которых ветер был не так силен, затем слева открылся голодный зев пропасти, на дне которой опасно белели далекие камни. Справа — отвесная стена, по которой взберется разве что муха, да и то не всякая.
Конунг бестрепетно шагнул на узкий карниз, камни на котором блестели от сырости, и пошел по нему уверенно, точно по палубе родного драккара. Казалось, что даже стихии теряются, столкнувшись с несгибаемой волей, живущей в широкой груди Хаука по прозвищу Лед:
Ивар осторожно поставил ногу на камень, нависший над самой бездной, и пошел, чувствуя, как от страха горячий пот стекает по спине, прямо-таки струится по позвоночнику. Ноги подрагивали, больших сил стоило не смотреть в пропасть.
За спиной раздался приглушенный вскрик. Страшась потерять равновесие и упасть, Ивар все же обернулся, да так и замер, выпучив в горестном изумлении глаза.
Изогнувшись в последнем тщетном усилии уцепиться, Торир падал в пропасть. Раскинув руки в стороны — точно викинг надеялся полететь…
Ивар успел еще разглядеть жуткую усмешку, исказившую черты Торира. Его тело, ускоряясь, понеслось вниз, с мокрым хряском, перекрывшим даже рев урагана, ударилось о камни.
— Назад и вниз! — Голос Хаука был страшным. — Может, он еще жив!
— Вряд ли, — расслышал Ивар шепот Арнвида, — после таких падений не выживают.
Спешно вернулись по тропе, долго носились между скал, выискивая спуск. Закрепили веревку и по ней, качаясь на ветру, один за другим спустились на дно пропасти.
Торир лежал искореженный, будто его долго мяли чудовищные ладони, и камни под ним были багровыми. Сильно и резко пахло кровью, а на оставшемся целым лице викинга сохранилось выражение невероятного умиротворения. Беспокойный и жестокий в жизни, сейчас он впервые выглядел мирно.
— Мы должны похоронить его, — проговорил Хаук, в глазах которого точно намерз лед. — А потом найти эту проклятую иглу!
Ураган выл и ревел, в его грохоте слышался довольный хохот горных духов, заполучивших кровавую жертву. Снег не переставал, сгущались сумерки, а викинги, на лицах которых застыли горестные маски, таскали мокрые и холодные камни, освобождая место для тела. Ободранные пальцы кровоточили, но никто не обращал на это внимания.
Тело, облаченное в кольчугу и шлем, с величайшей осторожностью уложили в яму. В руки Ториру вложили метательные топоры, лук нашел последнее убежище рядом с хозяином. Земли не было, и могилу засыпали камнями. Кряхтя и надрываясь, установили в головах прямоугольную плиту.
В руках Арнвида блеснули молоток и зубило. Эриль работал остервенело, даже вечерняя мгла не была ему помехой. Звон стоял такой, что закладывало уши, камень крошился под острой сталью. Руны выстраивались одна за другой, точно причудливые насекомые, решившие навеки поселиться на негостеприимном валуне: «Здесь лежит Торир, сын Гейрмуда. Арнвид высек это».
— Бочонок! — коротко приказал Хаук, когда надпись была закончена. В подставленные кружки полилось, вспениваясь белой оторочкой, крепкое пиво.
— Он был моим дружинником! — мрачно сказал конунг. — Видит Один, он был добрым воином! Пусть ему славно пьется в Вальхалле! — И Хаук поспешно припал к кружке, словно стремясь залить пожар горя, пылающий во внутренностях.
— Он был моим соратником! — медленно проговорил Кари. — И я надеюсь, что сейчас он жует мясо Сехримнира!
Ивар ощутил, что все глаза обращены на него. Во рту пересохло.
— Торир был доблестным воином, — не сразу нашелся он, — пусть смерть его не будет напрасной!
— Да! — Глаза Нерейда ожесточенно блеснули, он вскинул лицо, точно грозя бушующим небесам. — Мы найдем эту иглу, пусть для этого придется заглянуть под каждый камушек на этой проклятой горе! Клянусь молотом Тора!
— Найдем! — кивнул решительно Арнвид, — Но сперва почтим память погибшего висой.
Викинги замолчали, и, словно желая насладиться поэзией, стих ветер. Сыпались снежинки, похожие на крошечные колесики, в полной тишине расплываясь на коже людей нежданными слезами.
Смерть — трещина камня
Пасть раскрыла дико —
Достойно принял
Вяз жезлов кольчуги.
— А теперь ищем место для ночлега! — проговорил Хаук после паузы. — Для поисков иглы уже слишком темно!
Ураган взвыл с новой силой, чуть в стороне загрохотал, заставляя викингов оглядываться, камнепад. Гора не желала иметь на своих склонах людей. Живых. Но ничего не имела против мертвых.
К утру снегопад прекратился, тучи разошлись обнажив прозрачную до боли синеву. Все вокруг покрылось толстыми искрящимися наносами, точно путники провели на одном месте полгода и из лета перенеслись в разгар зимы. Ветер носил запах свежести.
— Вперед, — приказал Хаук, чье лицо еще больше осунулось, а в светлых волосах блеснули серебряные нити седины.
Промерзшее за ночь тело слушалось с трудом. Ивар едва брел, стараясь не смотреть по сторонам. Глаза болели — от царящей вокруг белизны. Под обманчиво мягкими сугробами таились скользкие твердые камни. Он падал, проваливался в мягкое рыхлое крошево. Одежда промокла насквозь, в сапогах было так же сухо, как на дне болота, и даже внутри, под кожей, как казалось, поселилась хлюпающая сырость.
Помня вчерашнее, обвязались веревками. Если один упадет, то другие удержат, вытащат. Но пропастей и даже трещин не попадалось, тащились по заснеженному склону, который казался бесконечным. Ноги одеревенели, пальцы на них вовсе не чувствовались, словно уже отвалились…