– Мы учили, – сказал Виталька.

– Вы учили… Ты играешь в шахматы?

– Да.

– Так вот… Представь, что все клетки стали одного цвета, и все фигуры стали пешками. Представил?

Виталька пожал плечами.

– Или вот ещё: ты часовых дел мастер, придумал тончайший механизм, собрал вместе шестерёнки, пружинки, винтики, всё это филигранно подогнано одно к другому и работает так точно, что за сто лет не собьётся ни на минуту… Пришёл Пандем, механизм выбросил, а стрелки стал переводить пальцем. Вот так.

В стороне от автострады стояла башенка, похожая на энергостанцию в миниатюре, только вместо паруса над её крышей кружилась голубиная стая.

– Мне не для чего жить, – пробормотал старик. – Я всю жизнь работал. Я шёл к своему успеху, как альпинист к вершине… Потом все горы исчезли, я стою на равнине, мне всё равно, куда идти.

– Успех – это когда о вас все знают? – спросил Виталька. – Вот у меня есть тётя Александра, она искусствовед, и она говорит…

– Искусство здесь ни при чём, – оборвал его старик. – Вертеться среди поклонников – это не успех… Успех – это когда ты можешь изменить мир. Хоть чуть-чуть. Именно ты, своей волей. Успех – это власть, если хочешь знать… Самым большим успехом в нашем мире пользуется знаешь кто? Пандем. Он уже изменил мир до неузнаваемости, и ещё изменит. Он владеет всеми нами, его воля – верховная…

Голуби сделали ещё один круг.

– Если бы вы поговорили с Пандемом, – тихо сказал Виталька, – вы поняли бы, что это не так. Вот у меня есть дядя Алекс, он тоже говорил, что Пандем – чудовище, которое хочет всех поработить. Но даже он теперь так не считает!

Владимир Альбертович странно усмехнулся.

– Я не понимаю, – сказал Виталька после длинной-длинной паузы. – Мне кажется, это всё равно что завязать себе глаза и говорить, что не нуждаешься в свете.

Старик молчал.

– Вы обижены на него, – сказал Виталька. – Потому что у вас была работа, которая стала ненужной.

– Мальчик, – сказал Владимир Альбертович, одним этим словом загоняя Витальку во множество мальчиков, какие только есть на свете. – Мне восемьдесят семь лет… И почти семьдесят два из них я прожил, не нуждаясь в Пандеме.

– Но это же не довод, – тихо сказал Виталька. – Человечество тысячи лет жило, не зная земледелия… ремёсел… машин… Наверняка находился кто-то, кто говорил: не поеду на этом паровозе…

Владимир Альбертович посмотрел на Витальку с интересом.

– Экий у тебя… технократический подход. Пандема сравниваешь с паровозом?

– Нет, конечно, – Виталька смутился. – Но есть такая теория, что Пандем – нормальный этап в развитии человечества. Что это скачок, сравнимый с возникновением жизни на земле, возникновением разума… Человечество теперь достигнет космоса и станет бессмертным. А без Пандема этого не вышло бы.

– Почему? – тихо спросил Владимир Альбертович. – Это Пандем тебе сказал? Что человек без него, Пандема, ничего не может? Ничего не стоит? Да?

– Ой, – Виталька поёрзал. – Ну это неправильно – противопоставлять человека и Пандема. Это всё равно что выбирать, правая рука лучше или левая нога. Это части одного целого…

– В мои времена человек был сам по себе, – сказал Владимир Альбертович. – Сам себя делал, сам за себя отвечал… а вовсе не был чьей-то левой ногой…

– Но он же не среди пустыни жил, – удивился Виталька. – Какие-то были общие, эти… законы! Это было гораздо хуже, потому что перед законом вроде бы все равны. Все одинаковые. А Пандем – никогда не скажет, что люди одинаковые. Для него они всегда очень разные. Вот для него они – каждый сам по себе…

– Вас в школе так учат? – после паузы спросил Владимир Альбертович.

– Нет, – Виталька не понял, прозвучало в словах его собеседника уважение или, наоборот, презрение. – Чему тут учить? И так ведь всё понятно, стоит чуть-чуть задуматься… И потом, Пандем ведь сам про себя ответит, если только его спросишь.

– А не соврёт?

Виталька долго смотрел на него. Обыкновенный человек, ну, старый. Одинокий.

– Как это – Пандем соврёт? Вы ещё скажите – Пандем умрёт…

Владимир Альбертович молчал.

– А мой папа говорит, – сказал Виталька, – что Пандем, может быть – недостающая деталь для человечества. Что человечество с самого начала было каким-то не очень правильным – как будто его сделали, но забыли, зачем. Вот люди и мучались. А потом пришёл Пандем – вернее, появился, а не пришёл – и встал, как влитый, в свою нишу. И теперь наконец-то человечество в своей тарелке и в своём уме.

– А кто, интересно, сделал человечество? – странным голосом поинтересовался Владимир Альбертович.

– Я не знаю – сказал Виталька. – Я это просто так сказал: «как будто» его сделали.

– А твой папа кто?

– Учёный. Биолог.

– А-а, – тускло протянул старик. – Понятно… А скажи, он знает, откуда взялся Пандем?

– Самоорганизовался, – не очень уверенно ответил Виталька. – Из информационных… полей. Из информации, короче говоря.

Старик молчал, и Виталька добавил чуть виновато:

– Наверное.

– Он не говорит, откуда он взялся, – сказал Владимир Альбертович. – Вот ты, Виталик, или твой папа… кто-нибудь из вас может точно знать, что Пандем – друг человечеству, а не враг?

– Ну, если вы посмотрите вокруг, – предположил Виталька, – и сравните с тем, что было пятнадцать лет назад…

– Как ты можешь об этом судить?

– Зато мой папа может. Кроме того, я ведь читаю книжки… Ещё старые газеты, например. Очень поучительно.

– А поросёнок, которого сытно кормят, прежде чем… а-а, извини. Я забыл, что ты не знаешь, для чего откармливают поросят.

– Теперь ни для чего, – тихо сказал Виталька. – Это раньше ели животных. До Пандема.

Владимир Альбертович вдруг улыбнулся; Виталька вздрогнул: это была улыбка молодого человека. Может быть, лет пятьдесят-шестьдесят назад он вот так же улыбался, встречая после работы жену…

– Я уже очень давно не разговаривал ни с какими пацанами, – пробормотал Владимир Альбертович. – Ты, наверное, очень даже неплохой – голова светлая… Но мне тебя никогда уже не понять. Как и тебе меня. Ты – человек, который никогда не оставался в одиночестве…

– А одиночество – разве это хорошо? – удивился Виталька.

Старик хотел ответить, но промолчал.

Глава шестнадцатая

Юлия Александровна Тамилова, двух с половиной лет от роду, плавала в бассейне. Цветное мозаичное дно круто уходило вниз, и на глубине трёх метров заманчиво пестрели ракушки, шарики, бусинки, зеркальца, вертушки; Юлия Александровна выныривала, довольно ухая, и рассматривала добычу, лёжа на спине, неприятно похожая в такие минуты на забытую в ванной пластмассовую куклу (во всяком случае Александру Тамилову-старшему, молодому деду этой девочки, казалось именно так).