Некая тайна, принесенная его сиятельством в кабинет Великого Инквизитора, теперь обнаружила себя и оказалась всего лишь страхом. Особенно тягостным потому, что носитель его трусом отродясь не был.
Герцог вздохнул:
— У меня в бумагах, Клавдий, ворох доносов на вас. Заявления от некоторых кураторов, в которых вы объявляетесь самодуром, доведшим ситуацию с ведьмами до беспредела… что в любовницах у вас некая авантюристичная особа, ведьма, имеющая на вас несомненное влияние… Нет, не смотрите так, у меня и в мыслях нет оказывать на вас давление. Часть моих источников утверждает, что среди всех ваших женщин это некий особенный случай… Что вы ее безрассудно любите и покрываете в то время, когда к прочим ее товаркам применяются самые жесткие меры… Погодите, я закончу. Среди моих источников есть также мнение, что вы ведете двойную игру, Клавдий. Что вы уже отловили эту самую… матку. Вот она, живет в вашей квартире… Что вы держите ее, пока неинициированную, в рукаве, как убойный козырь. Видите, Клав, насколько я откровенен, ведь если это так…
Герцог многозначительно замолчал. Клавдий не выдержал и отвел взгляд.
Вот оно как. И все труднее удерживать на лице маску бесстрастия. Хочется глупо захлопать веками, как игрушечная сова в витрине детского магазина. До чего свежо смотрят на мир источники господина герцога…
Он заметался, пытаясь увидеть чужими глазами Клавдия Старжа, идущего под ручку с Ивгой Лис. Да, странное впечатление, да, противоречивое… При желании здесь можно увидеть и «любовь», и даже «козырь в рукаве»…
— Иными словами, — проговорил он медленно, — вы подозреваете меня всего-навсего… в измене?
Что-то дрогнуло в его голосе. Что-то такое искреннее, что даже герцог смутился, и глубоко сидящие глаза его нервно моргнули:
— Нет. Нет, что вы, Клавдий… Я мог бы всего этого не говорить. Но я поставил вас в известность, это лишний раз доказывает мое доверие к вам, как к руководителю важнейшего ведомства…
— Инквизиция не ведомство, — Клавдий смотрел в потолок. — Инквизиция во все времена была сама по себе, империя Инквизиции… Ваше Сиятельство, признайтесь — вы были страшно огорчены, когда этот пост занял именно я.
Герцог посмотрел на свою руку с догоревшей сигаретой. Посмотрел на стоящую рядом пепельницу; нерешительно вздохнул, будто не зная, как именно соединить эти два предмета.
— Дорогой господин Старж. Был ли я огорчен или обрадован — какое это может иметь значение… теперь?
— Разве никакого? — удивился Клавдий.
Герцог поджал губы:
— Вам мерещится заговор… Да, одно время я прикладывал некоторые усилия, чтобы вас, так сказать, сместить… Но не теперь, когда… Короче, не теперь.
Последовала продолжительная пауза. Двое, сидевшие по разные стороны длинного стола, напряженно смотрели друг другу в глаза.
Первым отвернулся Клавдий.
— Хорошо. Откровенность за откровенность, ваше сиятельство… Эта женщина, которой так много внимания уделяют ваши источники — ведьма с повышенной восприимчивостью. Я использую ее в работе… Она была невестой сына моего друга, и потому я считал себя обязанным… немного ей помочь. Это все; что до матки, то, ваше сиятельство, любой эксперт подтвердит вам, что до самого обряда инициации будущая сущность ведьмы не установима никоим образом. Более того, в первые часы-дни после инициации эта сущность находится в «плавающем» состоянии — рабочая ведьма, к примеру, может запросто дорасти до воина. Из той же Ивги с ее сверхчувствительностью может получится ординарнейшая из ведьм, слабая, с мелким «колодцем»… Это при том, что я сделаю все возможное, чтобы она никогда не инициировалась. Это при том, что мои личные чувства — даже любовь, если бы она не была вымыслом ваших источников, если бы она действительно существовала, даже самая что ни на есть страстная любовь стареющего мужчины к длинноногой соплюхе — никогда не будет иметь ни малейшего влияния на мои поступки. Это я вам могу со спокойной душой гарантировать; я сказал все, что вы хотели услышать?
— Спасибо, — медленно отозвался герцог. И еще раз, после паузы: — Спасибо… Ваши женщины — ваше личное дело, Клавдий. Ваши методы работы… тоже. Ваша откровенность… за нее спасибо. Теперь скажите мне без лишних слов — что происходит?
Клавдий вздохнул.
Он говорил, откинувшись на спинку кресла, удобно утопив затылок в кожаной подушке; он говорил безостановочно пятнадцать минут, и глаза герцога понемногу приобрели прежний блеск и хватку. Клавдию показалось, что в его череп ввинчиваются два стальных шурупа. Наконец, он замолчал и перевел дыхание.
— Благодарю за урок альтернативной истории, — пробормотал герцог глухо. — Пять неурожайных лет кряду, чума и голод — да, все это обычно приписывают ведьмам… Но и ту смуту четырехсотлетней давности, государственную измену, кровавую распрю между наследниками герцогского трона вы тоже спишете на ведьм?..
Клавдий прикрыл глаза:
— Списать на ведьм все человеческие грехи… Я, ваше сиятельство, испытываю к ведьмам нечто вроде родственного чувства. Нет, не спешите меняться в лице, может быть, никто из людей не ненавидит их так сильно, как я… Но они мне не чужие. Это профессиональное; я скорее стану оправдывать ведьм и обвинять спесивых удельных князьков, потому что эти последние шли по трупам исключительно в угоду своей алчности, в то время как ведьмы… просто слушались своей природы.
Клавдий перевел дух. Герцог не сводил с него глаз; на дне глубоких глазниц лежало удивление.
— Ведьмы слушаются своей природы, как никто. Прошло четыреста лет… Новая матка пришла.
Клавдию показалось, что последние слова его не растаяли, как положено звукам человеческого голоса, а непонятным образом зависли под потолком. Вместе с космами сигаретного дыма. Именно так, наверное, остается висеть в зале суда неожиданно суровый приговор.
И герцог это тоже почувствовал. Помолчал. Нервно дернул отвисшей щекой:
— Гуманисты… зараза. Доигрались… Доигрались в человеколюбие… ведьмолюбие, з-зараза заразовна…
Клавдий не отвел взгляда:
— В истории человечества, ваше сиятельство, были времена и государства, исповедовавшие «вариант-ноль». Мир без ведьм.
Герцог молчал.
— Вы понимаете, ваше сиятельство, о чем я… Ведьм не делалось меньше, зато жизнь в «нулевых» странах становилась невыносимым подобием военного завода. Единообразие, железный режим и вечный страх перед этим режимом. В результате — еще большая кровь, взрыв… Вы знаете лучше меня.
Герцог опустил веки:
— И?..
— Глупо упрекать себя… В «гуманизме». Мы шли по единственно возможному пути… Теперь мы ищем способ уничтожить матку.
— Она на нашей территории? — быстро спросил герцог. — Точно на нашей?..
Клавдий усмехнулся:
— Традиционно на нашей территории. Традиционно. Памяти Атрика Оля…