— Нету приемника, ничего больше нету… Мы хотим вас вытащить. Пока… осталось… топливо для вертолетов…
— Армия? Кто командует армией?
— Не знаю! Ничего не знаю!..
Клавдий достал из внутреннего кармана плоскую черную коробочку — рука дрогнула. Поднес к глазам; в уголке экрана по-прежнему пульсировал перечеркнутый квадрат.
Пульт дееспособен. А значит, дееспособна и ракетная шахта.
— Старж, Старж!.. Великий исход ведьм… все пришло в движение, матка… мы засекли… с воздуха… граница округа Ридна, дачный поселок… В Вижне больше нельзя находится, мы пришлем за вами вертолет…
— Присылайте, — сказал Клавдий глухо. — Здесь Глюр и ребята из его отдела. Присылайте…
— Держитесь, Старж!..
Последние слова были похожи скорее на панический вопль, нежели на попытку подбодрить.
Клавдий положил трубку поверх раскрытой книги. Поверх дневника Атрика Оля — «матерь-ведьма затаилась так близко, что я не могу спать, чуя ее дух»…
Только теперь Клавдию понятно, что именно старик имел в виду. Дух. Тяжелый дух. Вроде как запах. В юности ему случилось побывать в маленьком городишке неподалеку от большой бойни; вся жизнь города была зависима от направления ветра. Жители были более привычны — Клавдий съеживался, стоило только ветру подуть оттуда…
Матку легко найти по духу. Так же просто, как человеку с хорошим обонянием просто отыскать бойню.
«Клавдий, не верьте, что в души ведьм… вселяется другое существо. Что они меняются… перестают быть собой… это неправда…»
Он усмехнулся. Нехорошей усмешкой. Кривой. Это ты, Ивга?! С тягостным духом, напоминающим о бойне?!
«Мир… не такой, каким вы его видите. Каким мы его… с вами… видели… Он другой. Я не могу объяснить…»
Другой. Пустой, полный дыма, смерти, ужаса… Как там писал Атрик Оль — люди бегут в леса, забиваются в норы, дичают…
«Мир не такой, каким вы его видите.»
А какой же, пес подери?!
«…Они приходят и плачут, спрашивая меня: почему великая сила, сотворившая мир, не явится к нам на помощь? Я отвечаю в ответ: а почему беспомощны мы сами? Почему сильны и свободны только сударыни мои ведьмы, даже если обратная сторона свободы их — зло?..»
Клавдий ударил по столешнице кулаком. Несильно, но расчетливо так, чтобы содрать кожу с побелевших костяшек.
А почему, спрашивается, беспомощны мы сами?!
«Но вы же хотели?» — «Что?» — «Понять ведьм?» — «Теперь не хочу…»
Ты ли это, Клавдий Старж. Ты ли это, еще в лицее прозванный за глаза «железным крючком».
Ивга, ты не успела спросить, а почему же я пошел в Инквизицию. А я не успел объяснить тебе, что это было заведение, куда мне больше всего идти не хотелось, и это было время в моей жизни, когда я в наказание себе делал только то, что неприятно и больно…
Ничего не бывает просто так. Все имеет свой скрытый смысл. Вот, оказывается, для чего я пошел в Инквизицию…
Кровоточащими костяшками пальцев он легко коснулся прямоугольного предмета в своем внутреннем кармане.
Потом вышел в приемную. Прошел мимо спящего Глюра, через подземный ход выбрался на малую автостоянку и со вздохом облегчения опустился в кресло зеленого, как весенняя травка, чисто вымытого и свежезаправленного «графа».
Клавдий Старж никогда не гонял машину.
По крайней мере, до сегодняшнего дня.
* * *
А потом, повинуясь глухому ритму этой ночи, поднялась луна.
Ивга тоже повиновалась ритму. Это было единственный закон, которому она все еще повиновалась; ее тело, распластанное по всему миру, стремилось теперь собраться воедино — она подбиралась, как зверь перед прыжком. Ее руки, ее глаза стягивались со всех сторон света — не все успеют, но ведь мир вовсе не так велик. Еще раньше, разбуженные предчувствием, частички ее сползлись и сгруппировались — теперь осталось оживить это колоссальное аморфное тело, вложить в него душу; Ивга шла, сотрясаемая ритмом, гонимая ритмом, ее травы развевались у нее за плечами, ее луна ощущала дуновение ветра, ее дети смотрели на нее звездами в черных разрывах туч.
Неважно, где они встретятся. Таинство свершится в полночь, свершится там, где окажется к полуночи это существо со стоящими дыбом рыжими волосами. Под ногами которого судорожно вздрагивают сейчас все повидавшие дорожные камни. Все равно где — но они, спешащие исполниться сутью, интуитивно чуют центр всеобщего движение, точку, лежащую на ее пути, будто именно там врыт в землю ворот, наворачивающий на себя их невидимые нити, жилы, поводки, тянущие не за горло — за душу. О как они боятся опоздать. О как они спешат, сбивая в кровь ноги, завывая моторами, несясь по воздуху, всеми силами, всем, что у них есть, устремясь — к ней…
Еще не время. Еще слишком мягко содрогается ночь, пропускающая ее сквозь себя. Еще слишком высоко развеваются желтые флаги луны — напуганной, но смирившейся с неизбежным. Еще очень далеко, еще слишком глухо гудят барабаны…
Ивга вздрогнула.
Впереди, на ее дороге, на линии, с которой она никогда уже не сойдет, стояла посторонняя жизнь. Слепая. Злобная. Слишком слабая для того, чтобы вынудить ее сбиться с ритма.
— Стоять! Зона оцеплена, ни с места!
Ивга рассмеялась.
Ее смех коснулся нависших над дорогой крон, и они осыпались черно-белой листвой. Ее смех тронул тяжелый военный грузовик, перегородивший дорогу, медленно протащил его, оставляющего на бетоне черные полосы и запах горелой резины, развернул, опрокинул, бросил.
Взрыв случился уже сам собой. Брызнули в стороны вопящие темные фигурки; Ивга шла, глядя, как разворачивается пламя в траурной окантовке жирного дыма, как перетекает из лепестка в лепесток, живет и перерождается, поднимается к небу…
Она шествовала, едва касаясь подошвами земли. Огонь ложился ей под ноги, пульсирующий по краям, неподвижный в зените; она прошла сквозь рыжий костер, и пламя, от начала времен пожиравшее ее детей, не посмело коснуться ее стоящих дыбом огненных волос.
Она шла. Черный дым неслышно вплелся в ночь и сделался частью процессии.
Времени не было. Были тонкие мембраны секунд, которые она прорывала в строгом согласии с ритмом; спустя минуту — а может быть, час — впереди показался новый заслон, и ноздри ее дрогнули.
— Остановись, ведьма.
Она выскользнула из большого мира и воцарилась внутри собственного малого тела — ложного тела, потому что настоящее, распластанное по лицу земли, еще не собралось воедино.
— Остановись, ведьма… Ты не пройдешь.
Среди ночи поселились фальшивые непрошеные звезды — желто-зеленые, мигающие маячками службы «Чугайстер». В величественный ритм шествия вплелся другой, нервный, захлебывающийся ритм чужого танца. Убивающего танца.