Трош посмотрел недоверчиво. Отвернулся, провел по снегу носком сапога:
– Вы… не беспокойтесь. Это не больно.
– Да? – спросила Ирена, зачем-то отступая на шаг.
Трош печально кивнул:
– Да… Но это… скверно. Я боюсь… Вчера была очередь доктора Ника. Но ОН… перерешил. Взял Сита. Он часто… не трогает Ника, говорит, что он врач, он полезен, и потому… А я теперь думаю. Моя очередь после Сита – в следующий раз он возьмет Ника… или меня?
– Пойдемте в дом, – устало предложила Ирена.
* * *
Ник встретил их во дворе. Широко улыбаясь, перевел взгляд с одного лица на другое:
– Нагулялись? Трош, за работу. Ступай, помоги Эльзе… Котельная. Уголь. Прачечная… И посмотришь машину. Ян говорит, что слишком быстро садится аккумулятор…
Ирена проводила атлета задумчивым взглядом.
– Он утомил вас?
Ирена молчала. Думала.
– Извините, мне пришлось вас оставить… Когда ты один врач на всю округу – приходится иногда…
– Не думала, что у вас так много пациентов, – Ирена смотрела невинно, но Ник сразу же глянул в сторону сараев, куда ушел печальный силач.
– Что, он производит впечатление помешанного? Это всего лишь иллюзия. Он вполне здоров, просто сломался. У них была любовь до гроба с какой-то темпераментной девушкой, и, застав ее в постели с приятелем, он сгоряча прикончил обоих… Потом, правда, ужасно переживал. Ну а наш суд скор – аффект или не аффект, а дали парню высшую меру, а тут и Ян подвернулся со своими денежками…
Ирена молчала, сдвинув брови.
– Вы чем-то озабочены?
Он помог ей снять куртку. Ирена остановилась перед зеркалом, минуты две вглядывалась в собственное порозовевшее, но хмурое и сосредоточенное лицо.
– Ник… а что случилось с Ситом?
– Уже ничего, – Ник заулыбался. – Ему уже лучше. Завтра он приступит к обычным обязанностям, а уж послезавтра…
– Ник… а правда, что вчера была ваша очередь?
Он все еще улыбался, но улыбка была уже не совсем искренняя.
– Ник…
Он обеими руками провел по лицу, будто стирая с него фальшивую веселость:
– Ирена… только не волнуйтесь. Дело житейское… Ян очень не хочет, чтобы вы волновались. Он мечтает, чтобы жизнь на ферме вам понравилась…
– Ник… снимите, пожалуйста, шарф.
– Ирена… нет причин для волнения. Вам нечего бояться, уверяю вас…
– Снимите.
– Да сколько угодно… – врач снова усмехнулся. Шелковый шарфик змеей соскользнул с его шеи, задергался в нервных пальцах – потому что, несмотря на кажущееся спокойствие, Ник все-таки нервничал.
Его шея оказалась белой до синевы. С обеих сторон тянулись едва заметные тонкие шрамы – старые и свежие. Ниточки-шрамы. Шрамы-значки. Шрамы-отметки.
* * *
…Ей снился Анджей. Как будто они вместе идут по кладбищу, и муж, увлекшись, рассказывает ей какую-то важную, безумно интересную историю. Рассказывает, и жестикулирует, и говорит все громче, а рядом идет похоронная процессия, и Ирена пытается уговорить Анджея снизить голос – но он не слышит ее, говорит, смеется, размахивает руками… Люди в трауре, слезы, гроб. Анджей ничего не видит вокруг – «Это метод! – выкрикивает он, не слушая уговоров Ирены. – Метод, орудие, а не цель, понимаешь? Не основной процесс!..» И смеется, довольный собственной сообразительностью, и убитые горем люди оглядываются, и под их взглядами Ирена бросает Анджея и бежит прочь…
Бежит по кладбищу. Заходит в самый дальний его уголок. Среди множества заброшенных могил черной землей выделяется свежий холмик, Ирена спотыкается, под ногами камни, глина…
На блеклой фотографии не разобрать лица. И сколько она ни пытается прочесть имя, выгравированное на медной табличке – не может прочитать…
Она проснулась – уже привычно – на рассвете. Привычно – от страшной мысли. Привычно – в поту.
Что станет с ней, если ребенок… не будет зачат? Кто сказал, что так просто, по одному лишь повелению господина вампира, произойдет… то, чего многие пары добиваются годами? А бесплодие? А…
Она заплакала.
Что будет с ней?
Истинное значение слова «ферма» открылась только теперь. Ферма. Ирена станет одной из ЭТИХ, вечным донором адвоката-упыря, станет раз за разом подставлять свое горло… Если уж не удалось однажды подставить… другой орган…
За окном проявлялись, будто на фотобумаге, очертания гор.
* * *
– …И объясните мне, Ирена, почему, если донорство повсеместно считается благородным делом, наивысшим видом человеческой взаимопомощи… Объясните мне, почему в нашем случае то же самое, по сути, донорство должно расцениваться как нечто бесчеловечное, ужасное, циничное… Да, вы этого не говорили. Но достаточно взглянуть на выражение вашего лица, Ирена!
Ник вышагивал из угла в угол; Семироль безучастно сидел перед горящим камином и слушал магнитолу. Всем своим видом вампир-адвокат как бы говорил «меня здесь нет», хотя уж его-то присутствие Ирена ощущала каждой клеточкой кожи.
Из двух фасеточных ртов магнитолы еле слышно доносилась меланхолическая мелодия. Когда-то Ирена знала эту музыку и любила, и всякий раз, заслышав знакомые аккорды, подкручивала ручку громкости…
– Я неправ? – патетически вопрошал Ник. – Ну так скажите мне об этом, объясните, в чем именно я не прав! Ваш взгляд… красноречивее любой ругани. Но я не могу понять… ладно, я могу понять. Я понимаю. Но ведь, в конце концов, Ян-то не ограничивается тем, что пьет из людей кровь, он еще много хорошего делает – и собственно этим людям, и другим, затасканным по судам, отчаявшимся найти правду…
– Спиши слова, – пробормотал Семироль, не оборачиваясь. – Вставлю себе в речь. Пусть присяжные заплачут.
Мелодия сменилась сперва развязным голосом ведущего, потом не менее развязной песенкой – певичка радовалась жизни, призывая всех, кто не лопух, радоваться вместе с ней.
– Ирена… – Ник перестал выхаживать, склонился над сидящей в кресле собеседницей, заглянул в глаза. – Мы должны были сказать вам раньше. Да, это наш просчет. Но вы заметили – мы всячески стараемся уберечь вас от неприятных эмоций? От любых?
Семироль иронически хмыкнул.
– Я что-то не то сказал? – удивился Ник.
Семироль хмыкнул громче:
– Не ты… Эта баба, которая поет. Один из самых ярких, самых длинных и самых муторных бракоразводных процессов.
Ирене стало жаль певичку. Она давно научилась не вздрагивать при слове «развод», но полностью забыть это слово у нее не получится никогда.
Семироль обернулся. Глянул на Ирену через плечо; сама того не замечая, она коснулась собственной шеи. Того самого места, где билась под кожей сонная артерия.