На лицо Тритана падал голубоватый свет включенного экрана. Павла видела довольные зеленые глаза и ровные, обнаженные в улыбке белые зубы; красного графика, пульсирующего на экране, Павла видеть не могла. Пульсирующего, танцующего, в точности повторяющего движения своего черного, как гадюка, графика-собрата.
* * *
Вечером театр удостоился посещения важной особы – Второго государственного советника, светского льва и покровителя искусств, для которого каждый вечер бронировалась в театре особая ложа. Как правило, на эти места – незанятые – уже во втором действии пробирались чьи-то друзья и родственники, а то и просто бойкие студенты с галерки; сегодня ложа не пустовала. Кович, которому заранее доложили о важном визите, имел возможность рассмотреть в бархатной темноте ложи блестящий желтоватый череп – Второй не был стар, но голову имел лысую и нисколько этим не тяготился.
Раман не стал приветствовать гостя лично. Сегодня шли «Затонувшие», спектакль сильный, но трудный и неровный – в прошлый раз, три недели назад, Ковичу пришлось подвергнуть главных его участников серьезной выволочке. Сегодня он рассчитывал увидеть исправление ошибок, и потому актеры нервничали; даже если весь Государственный Совет в полном составе явится и займет собой партер – даже и это не напугает их больше, чем темная фигура главрежа, засевшего в своей ложе, будто зверь в засаде…
Неприятная мысль заставила его поморщиться. Зверь в засаде; сааг. Интересно, а Второй в Пещере – кто? Пользуются ли государственные люди преимуществами? Вряд ли – не далее как восемь лет назад сам престарелый Администратор умер ночью, в постели, «сон его был глубок и смерть пришла естественно»…
Интересно, подумал Раман, облокачиваясь на бортик своей ложи. Интересно, а тот человек, некто, вставший с кровати в утро смерти Администратора – задумался ли он, пещерный хищник, о том, что именно его зубы оборвали администраторскую жизнь?!
Раман сплел пальцы. Конец жизни, старый сааг, старый, не черный уже – седой… Хищник, превратившийся в жертву. Вечное чередование ролей – природа справедлива…
Медленно померк свет в зале. Потихоньку нарастала музыка – «Затонувшие» начались, и с первой же реплики Раман понял, что все идет наперекосяк.
На сцене мямлили. На сцене никак не могли нащупать сцепку, и оттого загоняли и загоняли темп; Дана Берус, героиня средних лет, которую Раман год назад вытащил из маленького захудалого театрика, затягивала спектакль в русло провинциальной мелодрамы. Клора Кобец, ее партнерша, слишком старательно выполняла последние инструкции Рамана – и оттого походила на сороконожку, путающуюся в собственных башмаках. Актеры массовки ходили мертво, как манекены; Кович скрипнул зубами, вытащил из кармана свернутый в трубочку блокнот и наощупь, в темноте, стал записывать замечания.
Под конец первого действия Дана Берус превзошла сама себя – в порыве самодеятельной страсти ей случилось грубо врезаться в декорацию. В зале кто-то зааплодировал – совершенно искренне считая, что «громче» и «темпераментнее» означает «лучше»; Кович поднялся и, не дожидаясь света в зале, прошествовал за кулисы.
Дана Берус помещалась в самой большой гримерке – «общежитии» на шестерых; правда, сегодня здесь обретались всего двое, сама Дана да молоденькая девчонка, взятая в массовку с испытательным сроком. Раман вошел без стука – девчонка, голая по пояс, отшатнулась и спряталась за ширму. Еще бы завизжала, неприязненно подумал Раман.
Он думал, что Дана Берус будет в восторге от собственной игры; собственно, за один этот восторг он без раздумий выгнал бы ее обратно в ее захудалый театрик. Оказывается, он слишком плохо он ней думал – потому что Дана Берус была в испуге.
– Не идет, – сказала она виновато, и уголок ее глаза чуть дернулся. – Сегодня… плохая атмосфера, такой трудный зритель…
Перед собой – будто защищаясь – она держала тетрадку с собственной ролью. Распечатку, густо испещренную мелким неразборчивым почерком – задачи и действия, его, Рамана, замечания…
Он протянул руку – она отшатнулась. Он взял роль, выдернул из ее пальцев, бросил на стол, в груду косметики, вазелиновых баночек, напудренных ваток и бумажных салфеток:
– Забудьте, пожалуйста, обо всем, что я вам говорил. Не повторяйте, пожалуйста, этой ерунды про плохую атмосферу… Я прошу сделать одну вещь, простую, это сделает и студент первого курса, это и она, – он кивнул на испуганную полуголую девчонку, – сделает… Ровно одна задача: заставьте вашу партнершу заплакать. Что бы вы ни говорили, что бы вы не делали – она должна заплакать, я хочу, чтобы Клора на сцене плакала… Не мыльными слезами!! – он вдруг повысил голос, рявкнул так, что зазвенели стекла. – Не рвите страстей, просто представьте себе… – он сделал паузу, будто раздумывая. Представьте, что вы в Пещере, что вы хищник. Клора – жертва. Вам разве не знакомо состояние, когда с жертвой хочется играть?!
Он смотрел в красивое, точеное лицо Даны Берус и видел, как оно наливается краской. Как расширяются зрачки; попал, подумал он удовлетворенно. Она схруль, скорее всего. Из мелких, желтеньких. Из тех, что обожают сбиваться в стаи…
Он усмехнулся, довольный произведенным впечатлением. Приятельски кивнул напуганной девчонке – вышел, столкнулся в коридоре с героем, партнером Клоры Кобец, интересным и сильным актером, чрезмерно потеющим на сцене. Вот и сейчас – грим потек, парень похож не то на прокаженного, не то на оплывшую свечку…
В гримерке Клоры Кобец смеялись. Здесь было многолюдно – все четверо обитателей комнатки были заняты в сегодняшнем спектакле, пахло дезодорантом, утюгом, нафталином и пудрой; и у всех было хорошее настроение.
Клора Кобец обернулась от зеркала. Улыбнулась – на щеках пролегли обаятельные ямочки:
– Ну как, ему нравится?
Раман не понял вопроса, и тогда Клора, краснея, уточнила:
– Второму советнику нравится? Ему «Белки» понравились жутко, а «Затонувших» он еще не видел…
– Теперь мне ясно, о чем вы думаете, – ледяным тоном бросил Кович. – Где гуляют ваши мысли, пока вы валяете на сцене эту откровенную кучу дерьма.
Клора запнулась. В комнате сделалось тихо-тихо; Раман смотрел, как сквозь пудру на лице Клоры проступает румянец:
– Я… господин Кович, я все делаю, как вы велели. Вот, – она полезла в стол за каким-то жеваным блокнотиком. – Вот, вы велели в сцене первого объяснения подтянуть темп – я подтянула… А в массовой сцене гуляния… И вы не вправе так говорить, – в голосе ее дрогнули слезы. – Я старалась…
– Старайтесь и дальше, – сказал Раман равнодушно. – Просто знайте, что похожи при этом на пластмассовую погремушку. Партнера не видим, реплик не слышим, ритма не чувствуем. Зато очень собой довольны. Браво, Кобец. Продолжайте в том же духе.
Он прошел мимо молчаливых женщин; обернулся из дверей:
– Посмотрел бы я на вас, Кобец, как вы в подобной ситуации поступаете в Пещере… Очень любопытно. О чем вы думаете – о Втором советнике?!